Еще одна странноватая история «из десятых рук». Сюжет не из новых. Главная героиня – приятельница подружкиной мамы. Время действия – как я поняла, 70-е годы прошлого века…

…С Геной мы поженились еще в техникуме. Я, конечно, ему говорила: давай подождем, тебе еще в армию идти… Но он уперся. Ему, мол, так спокойнее – не невеста на гражданке ждать будет, а уже жена. Расписались, встали в очередь на жилье. Я опять же предлагала снять где-нибудь в городе угол или временно пожить у моих родителей, но Генка снова проявил упрямство. Он у меня человек с деревенским воспитанием, поэтому считал, что молодая жена должна прийти в дом к мужу.

Вот так мы и оказались в селе, в доме, где жили его родители. До учебы, а потом и до работы добираться – целая история, но что поделать, спорить с супругом я не решилась. А тут Гене и повестка пришла. Проводила я мужа, сама же жить в его семье осталась. Думала, сбегу к родителям – не дай Бог, обижу новых родственников.

Короче говоря, жили мы вчетвером. Я, Василий Михайлович, Генин отец, угрюмый и тихий человек, с вечно потупленным взглядом, Светлана, двадцатипятилетняя незамужняя сестра моего ненаглядного, и Мария Потаповна, свекровь. Последняя, властная и постоянно чем-то недовольная, была в доме командиром. От меня она не была в восторге, и особо не скрывала, что хотела бы, чтоб сын ее женился на деревенской работящей девушке, а не на «фифе городской» вроде меня, и все-таки с моим присутствием в доме мирилась. Во всяком случае, делала вид, что мирилась.

У Генки и Светы был еще старший брат Семён, но жил он где-то на севере и с родными не общался. Я было пыталась выведать у мужа, в чем причина, но только ничего путного сказать не мог: Сёма, мол, старше его на двенадцать лет, и он совсем пацаном был, когда тот уехал. Из короткого рассказа я поняла только то, что у Семёна была первая жена (на чужбине он женился снова), которая умерла, и парень, сильно переживая это скорбное событие, подался на севера.

Но я отвлеклась… Итак, осталась я в деревне. Через некоторое время после проводов стала замечать неладное. Вроде и ем, и пью, и сплю как надо, а порой с утра просыпаюсь – ей-богу, будто воду на мне возили. Вся разбитая, голова болит, кости ломит, иной раз с кровати еле поднималась.

Ну, а однажды вот какой странный случай приключился. Просыпаюсь я среди ночи, а пошевелиться не могу – лежу точно парализованная. А по комнате моей, между тем, ходит кто-то, но кто – не понять. Во-первых, темно вокруг, во-вторых – на глазах пелена какая-то: вижу, будто фигура черная мимо меня взад-вперед курсирует, и не больше. Страшно стало как никогда в жизни! Закричать бы, на помощь позвать, да куда там: язык как каменный, с места не сдвинешь. Тут до меня еще и шепот донесся, зловещий такой шепот, прямо до мурашек пробирающий. Что странно: и голос-то вроде человеческий, и слышу его вполне отчетливо, а разобрать ни слова не могу, словно бы ночной гость на каком-то иностранном языке разговаривает.

Сколько так пролежала в полном ужасе, сказать не могу. Но в какой-то момент все-таки провалилась в забытие. Проснулась уже под утро, снова измученная и больная. "Приснится же, - думаю, - блажь такая!" В зеркало на себя глянула – кошмар, краше в гроб кладут, а родня моя новоиспеченная будто бы ничего и не замечает вовсе. Свекровь на кухне хлопочет, Светка о погоде беседу завела, как ни в чем не бывало, а Василий Михайлович в газету уткнулся.

Так и не дождавшись ни от кого сочувствия, наскоро перекусила и поплелась на автобус. По дороге повстречала тётю Лизу, соседку, что жила от нас через два дома. Как ни странно, та сразу заметила мою бледность и спросила, все ли хорошо у меня со здоровьем. Когда я пожаловалась на плохое самочувствие и слабость, поначалу, конечно, захихикала: мол, не в положении ли ты. Но после того, как я заверила, что не беременна (на тот момент я в этом уже убедилась), да еще и рассказала про странный сон, тетя Лиза вдруг помрачнела и вполне серьезным тоном заявила:

- Ты б, Валь, того… иголку бы на ночь над дверью в комнату воткнула. А лучше несколько.

- Зачем? – искренне удивилась я.

- Не спрашивай, - соседка смутилась. – Но иголку, слышь, воткни!

Кое-как отработав день, я вернулась домой. И только под вечер, лежа в кровати, вспомнила-таки про наказ тети Лизы. Сама не очень понимая, что и зачем делаю, все же встала, нашла швейную иглу и воткнула поверх дверного косяка. Ночь прошла нормально, как и две последующие, я просыпалась вполне бодрая, без головных болей и слабости. Но потом…

Четвертая ночь запомнилась мне на всю жизнь! Я проснулась от того, что кто-то с силой ломится в дверь моей комнаты: так, будто бы она закрыта на амбарный замок. При этом мне совершенно точно было известно, что дверь не заперта, так как никаких запоров на ней попросту не было – в доме мужа это было не принято.

Дрожа от страха, я вжалась в подушку, ожидая, что же случится дальше, и где-то в глубине души еще надеясь, что это всего лишь сон. А в следующую секунду до меня донесся… голос моей свекрови:

- Открой дверь!

Еще несколько ударов, и снова:

- Дверь открой!

Голос совершенно точно принадлежал Марии Потаповне, но был при этом каким-то странным – хриплым, будто она подхватила простуду. Впрочем, накануне вечером родственница чувствовала себя отлично и на здоровье не жаловалась. Кто-то, конечно, скажет: ну, и что здесь такого, встала бы да спросила, чего ей надо… Не знаю, как объяснить. В тот момент что-то неведомое заставило меня сжаться в комок и не издавать ни звука.

- Открой дверь! Открой дверь! Открой! Открой! Открой…

Сердце мое колотилось как безумное. Если свекровь просто пришла по какой-то своей надобности, то что мешает ей войти в незапертую дверь? Деликатностью она, что называется, изуродована не была, и пару раз, помнится, вламывалась к нам с Геной даже без стука.

Тогда я комсомольской активисткой была и ни о каком Боге даже слышать не желала, но тут, совершенно неожиданно для самой себя, начала молиться. Вернее, молиться – громко сказано. Просто лежала и без остановки шептала: «Боженька, миленький, помоги, спаси… Спаси, помоги…». Помню, что еще дедушку умершего своего вспоминала, как бы мысленно к нему обращалась.

Еще некоторое время (по-моему, не очень продолжительное) штурм моей двери продолжался, но в какой-то момент все стихло. Я же так и пролежала до рассвета, боясь сделать лишнее движение. Утром на первом же автобусе рванула в город. А вернулась только чтобы собрать вещи. Встретили меня Василий Михайлович и Светлана, свекрови, как они пояснили, с утра нездоровится, и она лежит у себя в спальне. Я выдала им заранее подготовленную легенду, что на работе де стали требовать приходить раньше, поэтому я, исключительно за ради удобства, переезжаю к родителям. Они покачали головами, поругали мое обнаглевшее начальство, но уговаривать и удерживать не стали.

Ну, а через некоторое время мне дали комнату в общежитии. Дядя, работавший в то время главным инженером на одном крупном заводе, подключил свои связи, и очередь дошла до меня раньше, чем могла бы. Родню мужа я не навещала, только изредка звонила Светлане на службу (она тоже в городе трудилась) и справлялась об их здоровье. Золовка, как ни странно, меня ни в чем не упрекала. Отмечу, что чувствовать себя я стала прекрасно, все болячки как рукой сняло, и ничего странного в моей жизни больше не происходило...

Мария Потаповна умерла вскоре после возвращения Гены из армии, что-то с сердцем приключилось. Свекор пережил ее всего на полгода. Странно, но почти сразу после смерти матери объявился Семён. Сам написал Генке письмо и вскоре приехал с семейством в гости. С тех пор так и общаемся: то они у нас гостят, то мы у них. О матушке он говорить не любит, но из коротких рассказов стало понятно следующее…

Женился Сёма в первый раз рано, ему и двадцати лет еще не было. Девушка была его ровесницей, из интеллигентной, в особенности по деревенским меркам, семьи: папа – директор сельской школы, мама – там же учительница. Этот факт дико раздражал Марию Потаповну. Она считала, что невестка должна пахать как лошадь и во всем ей подчиняться. Наташа же, так звали молодую жену Семёна, училась в университете, «всё книжечки свои заумные почитывала», да еще и характером была не из слабых – могла поставить свекровь на место… Что было дальше – дело темное. Говорят, Наталья ни с того ни с сего начала чахнуть и увядать на глазах. Никакое лечение не помогало, и даже после смерти девушки доктора развели руками и не смогли определить точную причину. От Сёмки я до сих пор подробностей не добилась, но отчего-то он обвинил во всем произошедшем мать (уж не знаю, какие на то были основания, врать не буду) и покинул родной дом.

Я сама тоже так и не рассказала родным о той страшной ночи. Все-таки Мария Потаповна была матерью моего мужа, и чернить ее память не хотелось и не хочется, да и Генка ее любил. А кем она была на самом деле? Бог ее знает… Слава ведьмы по селу о ней не ходила, но почему-то соседка тетя Лиза все-таки попросила меня тогда вколоть в дверь булавку. Странно…

Да, еще хотелось сказать пару слов о сестре мужа. Светлана, у которой личная жизнь категорически не складывалась, чуть ли не через месяц после мамашиной кончины познакомилась с молодым человеком – выпускником военного училища, приехавшим в их село навестить друга. За него она вскоре вышла замуж, и тоже упорхнула из родных краев аж на Дальний Восток, к месту службы супруга. Некоторое время после этого Светка писала письма, слала фотографии. А потом неожиданно пропала из поля зрения. Многочисленные запросы и попытки поисков, которые предпринимал в свое время Гена, не увенчались успехом: и Светлана, и ее муж будто бы улетели на другую планету. Даже намного позднее, когда мы, с помощью наших уже взрослых детей и внуков, пытались найти их или хотя бы их родственников через социальные сети, ничего не получилось. Впрочем… наверное, это уже совсем другая история.