- Давно скитаюсь я по городу, и жизнь людская мне известна возможно лучше, чем самим людям. К примеру, вот он идёт мимо меня, этот "венец творения" гордо и важно. На меня он, конечно, не глядит, да и глядеть-то не на что. Кто я? Кошка бездомная, больная и грязная. А он – хорошо одетый, сытый. Знаю, забот у него много, но все они почётные, важные, человеческие. Знаю даже, что дома у "венца творения" есть постоянная подружка, с которой он связан какими-то странными, немного нелепыми, на мой взгляд, узами. И не на один март а, вроде на всю жизнь. Знаю я и то, что своё потомство он считает единственным и неповторимым. Да, это – центр Вселенной, это Человек!

Вот он удостоил меня своим презрительным взглядом и даже соизволил процедить сквозь зубы: "Развелось вас тут". И даже камень его чуть не попал в мою облезлую персону.… Наконец, поместив своё тело в удобном кресле автомобиля, выпустив зловонное облако, он отправился по своим необычайно важным человеческим делам…. А вот там по двору идёт ещё один такой же царь природы, а вот ещё и ещё…. Царица цокает мимо на тонких каблуках. Ах, её взгляд случайно запачкался об меня! Она досадливо отворачивается, встряхивает головой, будто желая сбросить с себя увиденное. Снова и снова идут они мимо меня - очень важные, главные, наделённые разумом высшие существа.

Но никто из них никогда не подумает, что мой подбитый глаз – гораздо острее человеческого и видит он как раз то самое, что так усердно стремятся они скрыть друг от друга. Их нарядные фигуры часто окутаны грязными серыми лохмотьями страха. Они боятся за своё потомство, боятся того перехода на отдых, который они называют смертью. Они боятся остаться без той непонятной мне основы их жизни, которую они так уважительно называют "деньги". Я так понимаю, что деньги – это то, на чём держится их существование. Далеко не все Венцы Творения могут полезть за едой в мусорный бак – они слишком важные для этого, а потому они ещё и боятся остаться голодными. Короче, много разных страхов окутывает царей природы. И эти серые лохмотья страха, скрытые для них за внешним блеском, открыты для нас, бездомных кошек, смотрящих на них с обочины их жизни. А ещё я вижу, как алое пламя их инстинктов, которые они почему-то называют "любовью", зачастую полыхает лишь в нижних частях царских тел, оставляя сердца холодными и расчётливыми.

"Венцы творения" не догадываются, какие грязные коричневые эманации оставляют они за собой в пространстве и ощущение этих эманаций гораздо ужасней моего облезлого вида. Но они не встряхнут головой, не поморщатся брезгливо. Они просто не видят. Или не хотят видеть?

Для чего та суета, которую величественно называют "Человеческая жизнь"? И есть ли серьёзная разница между этой их "человеческой жизнью" и нашей, кошачьей, ничего не стоящей? Есть разница: мы голодные, больные, никчёмные – свободны. А они прочно привязаны к своей суете неразрывными цепями их общества. Они не могут уйти от этой суеты. Им есть, что терять, а потому некуда деться от своего страха, которым они окружены, как железным забором! Энергий людского страха и раздражения так много, что они кормят целую армию невидимых людям тёмных созданий. Считающие себя царями природы, на деле – лишь кормушки для тех, кто питается их энергиями, их жизнями. Нам, бездомным и свободным, хорошо видно, как заперты они в городах непроходимыми заграждениями своих важных человеческих дел, будто скот в стойлах, как их незримые хозяева постоянно подстёгивают их страх, жадность, ненависть, чтобы получить как можно больше удоев их энергий. Не сознают этого "цари природы", не видят, не знают…. Если бы мы, бездомные кошки, имели жалость, было бы жаль их.

Но не всё, оказывается, так печально в жизни людей. Вот сижу я здесь, в одном из дворов на мусорном баке, на обочине их жизни и наблюдаю. И вижу каждое утро вещь непонятную, в эту жизнь совершено не вписывающуюся. Один из людей выходит из дома перед рассветом, но лицо его не заспанно и не раздражено ранним вставанием, нет, оно сияет каким-то ярким незримым для людей светом, освещая тёмный подъезд, загаженный двор, мусорный бак и меня. Тепло и светло делается вокруг, как будто взошло солнце, и поёт на ветке проснувшаяся птица, думая, что наступил рассвет. Он шагает по земле, как ходят все люди, но кажется, будто кроссовки его не касаются заплёванного асфальта, а за спиной у него длинные крылья. На нём старые, промасленные джинсы и простая футболка, но почему-то в них видятся белоснежные развевающиеся одежды. Но в то же время нет в нём ничего, что отличало бы его от остальных людей.

Этот человек проходит мимо, протягивает ко мне руку, и вместо обычного человеческого "развелось вас тут", я слышу: "Выздоравливай, милое существо, живи и радуйся жизни".

Я не боюсь его и не убегаю, как от любого другого, от которого можно ждать зла. Этот человек не кидает мне горсть обглоданных костей или завалявшуюся в холодильнике рыбу. Этот человек просто касается меня - и перестаёт болеть подбитый глаз, утихает вечная боль внутри. Непривычной мне силой, ощущением здоровья и каким-то радостным сиянием наполняется тело. И приходит понимание, что ещё один день начинается, ещё один день пройдёт и будет еда, питьё, будет печаль и радость – всё то, что вместе взятое и есть "жизнь на земле". Но откуда в моей жизни может быть радость? А радость оттого, что прошёл мимо добрый человек и сказал доброе слово. И пронёс свет через этот двор, через этот город.

Этот человек уходит, но долго ещё кружится по двору свет, оставленный им, медленно поднимаясь в предрассветное небо. Он уходит по тем же самым человеческим делам, по которым идут они все, но почему настолько по-другому? Почему не ползёт за ним коричневый хвост раздражения, а вместо него взлетают вверх искры света? Люди не видят всего этого. Но немало незримых ими пиявок с ненавистью следит за этим человеком, не имея возможности подкормиться за его счёт. Нечем кормиться: не вырабатываются в этом человеке энергии злости, страха, зависти. Тяжёлое алое пламя не обвивает его.

Этот человек уходит, осветив собою двор. Я знаю, что вернётся он только поздно вечером, опять пройдёт через этот двор и снова его осветит. Он уходит, и я, серое полосатое бездомное существо, засыпаю, свернувшись клубком за мусорным баком. А душа рвётся, рвётся, рвётся следом за ним….

Снится мне удивительный, совсем не кошачий сон. Снится город, но не этот, впившийся в тело планеты, как раковая опухоль, а совсем другой город. Там лица людей светлы, и тот след, который они оставляют за собой в пространстве, подобен радуге. Там люди добры и умны; и так же добры и умны животные. Невозможно поверить в такое: там даже нет больных бездомных кошек! Совсем нет! Люди мудро и разумно заботятся о существах, живущих в городе. И существа отвечают им преданностью и любовью, следуя за людьми по ступенькам жизни, поднимаясь вслед за ними всё выше. Радость связывает там между собой всё живое, что есть на Земле. Может быть, поэтому люди того странного города свободны от злобных и тёмных невидимых им тварей. Этих тварей там просто нет, как нет бездомных кошек. Как нет ненависти и жестокости между людьми и животными.

А ещё снится мне самое невероятное: снится, что прекрасным, мудрым и любящим зверем, окружённым любовью и радостью, живу я в том городе….

И просыпаюсь я за своим мусорным баком, всё ещё переполненная странными, неведомыми чувствами, которых нет здесь и никогда не было. Где тот город? Есть ли где-нибудь такое место на земле? Будет ли когда-нибудь? Глядя на этот, теперешний город, невозможно поверить.

Поздний вечер спустился на мой грязный двор. Возвращается домой тот, кто так похож на жителей того города из моих снов. Он устал, он голоден, он возвращается после тяжёлого дня. Но полны света его глаза, тепло и светло делается вокруг, когда проходит он. Мне видно, как много злых глаз глядят ему вслед из холодного мрака его человеческого мира! Но столько света рассеивает весь этот мрак, что поёт на ветке проснувшаяся птица, думая, что настал рассвет! Нет, это ещё не рассвет. Это ночь. Ночь глухая и тёмная, ночь полная злобы и ненависти. Но я, маленькое серое существо, знаю точно, что будет утро. И обязательно будет когда-нибудь на Земле тот город, что снился мне. Город счастливых существ.