Рассвет — наш спаситель, наш заступник, наш предатель.

Сколько бы не заявлялось об одинаковом бессознательном у всех мужчин или женщин, на уровне вкусов все представители одного пола совершенно разные и отличаются друг от друга. Каждому своё: кого-то привлекает вид летнего леса, запах скошенной травы, отблески утреннего солнца в капельках росы на просыпающихся цветах; другим нравятся мрачные осенние пейзажи; бродить, укутавшись в тёплый шарф, по невысокой грязно-зелёной траве вдоль тихих болот под серым небом, любуясь голыми деревьями посреди завораживающей своей загадочностью топи; третьи находят романтику в ночных прогулках по заброшенным кладбищам, в посещениях похорон или мистических обрядов разной степени паршивости.

Равносильно нашим различиям в предпочтениях, существуют также существенные различия в страхах и фобиях, коих превеликое множество от клаустрофобии — боязни замкнутого пространства, до канцерофобии — боязни заболеть онкологией, — в целом, что мы находим жутким и пугающим. Это необязательно должен быть какой-то материальный объект или предмет, который возможно взять в руки, иногда это природное явление или состояние сознания.

Многие находят жутким тёмное время суток, оно и понятно: включается первобытный страх темноты, доставшийся нам от далёких предков, живших в пещерах и колотившихся в ужасе около костра каждый раз, когда доброе солнце скрывалось за горизонтом, и относительно безопасный день уступал сцену ночи — полной тайн и загадок.

Солнце и горизонт — это пара, которой под силу создание самой неспокойной атмосферы, будь то вечерняя или утренняя заря. Частенько в мистических произведениях упоминаются сумерки, являющиеся своеобразным вестником всепоглощающей тьмы, но мало кто говорит о рассвете, ведь все мы привыкли, что он словно задорный горн предвещает выход нашего верного согревающего друга, и являет собой некое спасение, защиту. Но что если я скажу вам, что рассвет куда опаснее самой тёмной ночи?

Ни один неожиданный шорох, ни один далёкий визг неизвестного существа не способен напугать беззащитного одиночку ночью так, как ранним утром, когда город покрыт прозрачной серой пеленой, позволяющей видеть всё вокруг отчётливо, как днём, но сам город ещё спит. Возможно, наш разум автоматически сопоставляет все факторы: «Ночь, — рассуждает он, — я не сплю, значит и другие могут не спать, но людей слишком мало, поэтому крики всё-таки звучат пугающе», и делает вывод, немного нас успокаивающий: крики вполне объяснимы. Иное дело, когда одиночка идёт по пустым улицам освещённого утренней зарёй города. Здесь мозг сталкивается с проблемой: на улице светло, но вокруг тишина и нет людей («неужели я остался один?» — наивно полагает разум), поэтому помимо жути, сравнимой с ночной беззащитностью, человек начинает ощущать иррациональный страх, заставляющий его чувствовать себя «как на иголках».

В то утро я ощутил его в полной мере. Грустный вечер в одиночестве и бессонная ночь, просиженная за слепящим экраном, выкачали из меня всю радость, и только спасительному рассвету было под силу вытащить меня из этой трясины тоски. Спать не хотелось, не чувствовалось даже усталости, но всё это было обманчиво, и я точно знал, что стоит мне лишь на минуту прикрыть глаза на мягкой постели, как крепкие руки Морфея укутают меня в сладкие объятия и унесут в чудесный мир грёз. Но, как часто это бывает у невинных жертв прокрастинации, я никак не мог просто так сдаться и закончить непродуктивный день отходом ко сну, мне требовалось какое-то логическое завершение, своего рода точка — хоть что-то отличное от ничегонеделания.

Постояв немного у открытого окна и надышавшись утренней свежестью, я принял решение одеться и пройтись вдоль многоэтажных домов до парка, обойти его и вернуться домой с чувством завершённости. Ох, как же мне понравился мой печально-интеллигентный вид в зеркале: чёрное пальто вкупе с такой же чёрной рубашкой. Перчатки я брать не стал, посчитав их лишним грузом и решив, что при необходимости просто засуну руки в карманы брюк. Также титула лишнего груза был удостоен мобильник, настолько противно мне было смотреть на этого пособника прокрастинации, безжалостно разрушающей мою жизнь.

Железная дверь подъезда, придерживаемая моей рукой, чуть слышно хлопнула, и прогулка началась. Солнца не было видно, оно пряталось где-то за панельными домами и серыми тучами, украдкой освещая улицу. Всем «ранним пташкам» знаком вид утреннего города в пасмурную погоду: всё выглядит так, будто из ясного дня высосали всю насыщенность, лишив его тёплых цветов, а затем напустили слабый-слабый туман, застилающий всё окружение размытым бледным полотном.

До парка я добрался без происшествий, дорога не заняла много времени, и уже через пять минут моему взору открылся прекрасный вид досыпающей последние часы перед пробуждением природы. На обратном пути моё внимание привлекла взявшаяся непонятно откуда дворовая собака с коричневой шерстью и чёрными ушами, она увязалась за мной, обогнала и, изредка оглядываясь назад, чтобы убедиться в моём присутствии, бежала впереди, задорно размахивая пушистым хвостиком. Как оказалось позже, это животное успешно оттягивало от меня тяжёлые думы и пробирающий до самых костей беспричинный страх. Но вдруг на повороте во дворы многоэтажных домов оно резко замерло на месте, попятилось назад и, заскулив, быстро убежало в сторону лесопосадок. Здесь-то меня, облитого легковоспламеняющейся жидкостью страха, и ударило огненным хлыстом испуга, и пламя ужаса освободилось, ярко вспыхнув в моём сердце, а тревожные, описанные выше, мысли касаемо опасности рассвета закружились в дикой пляске, введя все мои размышления в положение цугцванга. Быстро шагая вперёд и нервно носясь взглядом то по окнам домов, то по тротуарам, я пытался зацепиться хоть за какой-нибудь объект, способный так перепугать беззащитную собаку, и убедиться, что для меня он не представляет никакой опасности. И вот, завернув за угол дома, я наконец-то его обнаружил. Моя лохматая спутница испугалась человека, стоящего посреди дороги спиной ко мне.

Он был совершенно обычный, ничем не примечательный, даже наоборот, словно слепленный по какому-то классическому стандарту: чёрная куртка с капюшоном, синие джинсы и белые кроссовки. Но что-то не давало мне покоя в этом образе, как маленькое пятнышко на чистой ткани, как торчащая нить на шве пиджака — я никак не мог понять, что именно.

Немного потупившись на месте, взяв себя в руки и гордо приказав «успокойся!», я подался вперёд, намериваясь пройти мимо него, разумеется, по тротуару, в сторону своего дома, но тут же дрогнул и отступил на пару шагов назад: человек дёрнул головой, отчего капюшон слетел с неё на спину, освободив недлинные чёрные волосы. Холодная дрожь пробила моё усталое тело, а разум вмиг отказался мыслить рационально. Человек медленно повернулся, уставившись на меня. Черты его лица стёрлись из моей памяти после всех событий, описанных ниже, но никаких особых примет мною замечено не было. Он огляделся по сторонам, задерживая взгляд в основном на окнах домов, и начал не спеша приближаться ко мне, устало улыбаясь. Я не мог пошевелиться, будто скованный по ногам стальными оковами; а голова моя болезненно потяжелела, забившись под завязку пугающими мыслями, всё глубже и глубже вгоняющими меня в непролазную топь паники.

— Вы слышали о человеке рассвета? — спросил он у меня таким успокаивающим бархатным голосом, что страх моментально отступил, и к ногам вернулась былая сила.

Я не успел ответить. Лицо человека вдруг приняло жуткую гримасу: он смотрел на меня исподлобья и широко улыбался во весь рот, показывая неровные щербатые зубы.

— Сколько пустых глаз смотрят на случайного прохожего из окон давно пустующих квартир? — сквозь зубы продолжал он. — Бегите отсюда.

Его куртка зашуршала в области пояса, когда он начал доставать руки из карманов. Не раздумывая более ни секунды, я обошёл его и припустил со всех ног по тротуару вдоль подъездов. Минуя очередную железную дверь, выкрашенную в тёмно-зелёный, я бегло обернулся назад, чтобы удостовериться в отсутствии погони, но увиденное поразило меня тяжёлой стрелой испуга в самую душу: человек бежал за мной с высоко поднятыми руками, активно жестикулируя кистями и пальцами.

Но дыхание человеческое, как известно, не вечно, да и накопленная за бессонную ночь усталость давала о себе знать, постепенно лишая меня сил. Скорость моя уменьшалась, лицо горело, а ноги заплетались, противно шаркая о землю каждый раз, когда я на миг оборачивался, всё больше и больше ужасаясь от вида моего преследователя. В один из таких оборотов, я заметил одну странность: расстояние между нами практически не сократилось, несмотря на моё истощение. Провернуть то, что было провёрнуто мною далее, было огромным риском, но ставка сыграла: немного замедлившись, я вновь обернулся, и да — человек тоже замедлился.

Перейдя с бега на быстрый шаг, я начал рассуждать: он полностью подражает моей скорости, не отставая, но и не приближаясь, значит, у меня есть небольшая фора, чтобы зайти в свой подъезд и скрыться в квартире до того, как он поднимется на мой этаж. Расстояние между нами было примерно в несколько метров и держалось стабильным, но я всё равно не рисковал останавливаться, опасаясь, что всё это подражание окажется ловушкой.

Дыхание приходило в норму, а жар с лица постепенно сходил. Я старался не упускать человека из виду, поэтому взгляд мой бегал туда-сюда, отчего слегка кружилась голова. Обернувшись в очередной раз, я чуть не вскрикнул от ужаса: руки человека ужасно деформировались, приняв облик мохнатых, словно паучьих, длинных лапок; покрытые серой шерстью, они торчали из рукавов чёрной куртки, и слегка покачивались над головой моего преследователя; приглядевшись, я различил десятки суставов, находящихся на минимальном расстоянии друг от друга, так, что эта нечеловеческая рука могла согнуться в сотни раз в самых разных вариациях; на самом конце, там, где раньше были кисти, теперь находились по пять длинных чёрных циклично шевелящихся игл.

«Что же ты молчишь?! — думал я, проклиная себя за безрассудство. — Ты же окружён многоэтажными домами, просто позови на помощь!»

И я закричал так громко, насколько это было возможно в моём состоянии. И тишина. Ни звука не вылетело из меня. И нет, я не потерял слух, ибо мне прекрасно слышались мои быстрые шаги, а также тяжёлое дыхание и тихий смех того, кто шёл за мной, размахивая своими дьявольскими отростками в воздухе.

Он преследовал меня вплоть до железной двери моего дома, за которой мне наконец-то удалось скрыться. Поднимаясь по лестнице, я несколько раз упал плашмя, сильно ударившись рёбрами и запачкав серой подъездной пылью чёрное пальто и рубашку, но ни боли ни досады я не чувствовал, гонимый животным ужасом вверх к заветной квартире. Глупо было не догадаться, что ужасная конечность не доберётся до моего окна. Я захлопнул его с такой силой, что чёрные иглы со звонким лязгом отпрянули назад, но тут же яростно вернулись, чуть не разбив стекло вдребезги. Этот удар разозлил и одновременно задержал то, что стояло под моими окнами, искренне стараясь проникнуть в квартиру. За выигранное время я закрыл все окна, занавесил их шторами, а сам укрылся в ванной, где благополучно заснул прямо на полу и проспал несколько часов.

В полдень того же дня, когда город окончательно проснулся, и толпы прохожих беззаботно бродили под окнами, а от странного существа не осталось и следа, я сидел за компьютером, перерывая всевозможные ресурсы научного и псевдонаучного содержания в поисках хоть какой-нибудь мало-мальски полезной информации, но ни одного упоминания о загадочном человеке рассвета мне найти не удалось. Без сомнений, я столкнулся с чем-то необъяснимым, но данный факт страшил меня куда меньше, чем возможное продолжение утренней встречи. Преследователь знал о месте моего жительства и вполне мог вернуться на следующем рассвете.

Но ни через день, ни через два, ни через неделю он не появился. Само собой, я не выходил из дома на рассвете, да и в окно старался не смотреть до определённого времени, держа шторы плотно закрытыми.

Прошёл месяц, другой, и я стал мало-помалу забывать о том ужасном утре, находя всё новые и новые рациональные объяснения произошедшего. В нашем районе я снискал славу человека странного, замкнутого и нелюдимого — интроверта. А, как известно, именно мы чаще всего попадаем под прицел разного рода хулиганов и маргиналов, обиженных самой жизнью и желающих хоть как-нибудь отыграться на безобидном человеческом существе. Вот и на мне кто-то отыгрался в то утро, а возможно, где-то в интернете уже имеется видеозапись, на которой я, обезумевший от страха, бегу от обычного актёра, размахивающего над головой длинными бутафорскими палками, — наивно полагал я, списывая всю погоню на жестокий розыгрыш.

Суждение было ошибочным.

Около полугода назад я переехал в новую квартиру в новостройках. Нет, эти дома не были построены на месте древнего кладбища, старой площади с эшафотами или месте для жертвоприношений какой-нибудь известной религиозной секты. Ранее здесь был обычный лес, а теперь возвышались девять многоэтажных домов, налепленные строительной компанией на допустимый участок приобретённой земли — все под одним номером, но с дробями. Моё окно выходило на другие такие же окна, и даже высунувшись из него целиком нельзя было разглядеть хоть что-нибудь помимо однотипных людских муравейников, вызывающих своим видом лишь безнадёгу и меланхолию.

Свой рабочий стол я поставил рядом с окном, что, конечно же, не могло не сказаться на настроении моих произведений. Последние работы утопали в депрессии, не столько красиво описанной и романтичной, сколько искусственно насаженной. Ночью работа шла лучше, нередко затягиваясь до утра.

Я вспомнил о человеке рассвета сегодня, работая над новой главой весьма поднадоевшего мне романа. Вдруг тоска обуяла мою душу, и все мысли устремились куда-то вдаль в поисках образа забытого преследователя, а окно рядом манило к себе, и сопротивляться было невозможно. Я раскрыл его настежь, высунулся наполовину и посмотрел вниз, словно ожидая появления старого знакомого. И он был там.

Теперь его нельзя было назвать человеком; от стандартной одежды не осталось и следа, монстр предстал в своём окончательном облике. Он вылез из распахнутого окна первого этажа моего дома, цепляясь двумя длинными суставчатыми передними конечностями за подоконник. Тело его было схоже с человеческим: проглядывались острые позвонки и рёбра, обтянутые бледной кожей с красными рубцами, а вот вместо нижних конечностей шевелились толстых отростка, покрытые хитином, с бледно-красными зубчиками на концах. Его голова походила на собачью, но вместо удлинённого носа на её передней части располагалось обычное человеческое лицо, черты которого мне так и не удалось запомнить.

Я притаился у окна, присев на корточки, чтобы мой старый знакомый меня не заметил, но жгучее желание ещё хоть одним глазком взглянуть на чудное существо нарастало с каждой секундой. Страха не было, окружение плыло как в бреду, а всё происходящее казалось не более, чем обычным кошмаром, из которого меня с лёгкостью вытащит спасительное пробуждение. Приподнявшись на пару сантиметров, я взвыл от ужаса и отпрыгнул от окна. Ужасной мерзости рожа поднималась снизу, зловеще улыбаясь и смотря прямо мне в глаза.

— Ты видел, видел?! — хрипел он. — Поклянись, что видел меня!

— Клянусь! — во всё горло завопил я, но не было уверенности в моих словах, клятва звучала так неубедительно и фальшиво.

И он тоже почувствовал фальшь.

— А был ли я? — дружелюбно спросила рожа, сменив злобный оскал на милую улыбку.

Я зажмурился, а когда раскрыл глаза, то монстра уже не было, лишь серая дымка витала в воздухе, а розовые лучи утреннего солнца ползли по соседнему дому.

Стол больше не стоит возле окна, а находится в другом углу комнаты в окружении цветов и радующих глаз раритетных фотокарточек. Тревожные мысли нужно уничтожать, бороться с ними, давить в зародыше, не позволяя им вырасти в полноценный страх. И я борюсь.

Человек рассвета меня больше не тревожил.