Раньше я никогда не задумывалась о том, верю ли я в сверхъестественные силы. Моих друзей и близких встречи с неведомым миновали, да и сама я ни с чем подобным в жизни не сталкивалась. Но история, однажды рассказанная мне дядей, заставила меня усомниться в том, что в мире не осталось непостижимых тайн и мистических секретов, что преемственность поколений сберегла и бережно передала современному человеку все бесценные знания, что были накоплены нашими далёкими предками. Ни единого повода усомниться в словах такого честного человека, каким является мой дядя, у меня нет, а посему передаю слово ему:

«То были лихие девяностые. В 1993 году я окончил институт истории и археологии УрО РАН в Екатеринбурге и остался работать на кафедре. Платили сущие копейки, но частые командировки к местам раскопок компенсировали, во всяком случае, в моральном отношении, наше материальное неблагополучие. В те годы всякий молодой археолог грезил о славе Шлимана и Картера, мечтая приложить руку к какой-нибудь сенсационной находке, а потому любая археологическая экспедиция, будь то поездка на Северный Урал к мансийским могильникам или вояж в Туву на раскопки тюркских курганов, доставляла нам массу положительных эмоций. А копошась в землице и орудуя киркой, знаешь ли, вмиг забываешь о любых невзгодах и неурядицах.

В 1996 году я и три моих молодых коллеги – Артур, Егор и Алёна – блистательно защитили кандидатские диссертации. Преподавательский коллектив в один голос прочил нам светлое научное будущее, и, дабы сохранить столь ценные научно-педагогические кадры в лоне института, ректорат решился на беспрецедентный шаг: оплатил всей нашей дружной компании, а заодно и нашему научному руководителю (он у нас был один на всех), профессору Анатолию Викторовичу Степанову, поездку в Мексику. На раскопки. Думаю, говорить о том, что значила для 24-летнего парня поездка за рубеж в российских реалиях 1996 года, нет нужды. Я был вне себя от счастья. Как, собственно, и все остальные.

И вот жарким августовским днём того же 1996 года мы приземлились в аэропорту Вильяэрмосы, столицы штата Табаско. Проторчав пару дней в душном отеле, мы, наконец, дождались своего автобуса и двинулись в сторону побережья. Пунктом назначения была Санто-Дуарте – благодатная индейская деревушка на восточном побережье Мексиканского залива. Там мы должны были сбросить свой громоздкий багаж и налегке отправиться в шестичасовое пешее путешествие вдоль побережья к нашей главной цели – Ла-Венте, огромному городу ольмеков. Перед поездкой я много читал об этом таинственном народе.

Возникнув будто из ниоткуда, он и исчез так же бесследно, словно уйдя в никуда. Исчез, оставив после себя лишь несколько заброшенных городов посреди джунглей с величественными пирамидами и безмолвными статуями. Всякий народ, всякая цивилизация, как известно, переживают несколько стадий своего развития, где есть место и становлению, и расцвету, и упадку. Но не ольмеки. Они пришли на побережье уже образованными, уже умеющими выращивать маис и возводить храмы до небес. Откуда они принесли свои знания? И куда их унесли? Не знает никто. И эти вопросы, эти мысли всё ещё будоражили меня, когда я, изнурённый знойным мексиканским солнцем, трясся в автобусе до Санто-Дуарте.

По приезде оказалось, что деревушка и впрямь благодатна, как и говорил нам гид. Жители её оказались весьма приветливыми и обходительными, и этот факт заметно поднял нам настроение, подпорченное двенадцатичасовой тряской в автобусе. Меня и Артура на время путешествия приютила у себя Мария – юркая хлопотливая мексиканка, чей домик стоял на краю поселения, уютно вместившись между двумя высокими пальмами. Долго докучать радушным хозяевам нам не пришлось, поскольку ранним утром следующего дня мы вместе с проводником Мигелем покинули Санто-Дуарте и двинулись в сторону Ла-Венты. Передвигались мы достаточно быстро; по словам Мигеля, крайне важно было добраться туда до полудня, пока солнце ещё не набрало всей своей мощи и не испепелило нас прямо в пути. И нам это почти удалось: к половине второго по местному времени мы достигли мёртвого города.

Картина, открывшаяся передо мной, глубоко поразила меня и превзошла самые смелые ожидания: огромный город, с трёх сторон окаймлённый тропическим лесом, простирался так далеко, что мой взор едва охватывал его пределы. Идеально ровные мощёные улочки, словно разметка на футбольном поле, расчерчивали его со всех сторон. То тут, то там, будто гигантские тыквы, стояли вытесанные из камня головы в странных шлемах. И статуи… Спорадически расставленные по всему периметру города, они являли собой в моём разыгравшемся воображении футболистов, внезапно окаменевших и не успевших доиграть свой матч. Вдалеке виднелась огромная пирамида. Возможно, когда-то её ступени были покрыты кровью. Но задуматься над этим предположением я толком и не успел, потому что Мигель повёл нас всех в лес; разбивать лагерь под палящими лучами солнца никто не хотел, да и довольно кощунственной по отношению к городу казалась бы эта затея.

Американской экспедиции, будто бы должной быть здесь, на деле не оказалось. Видимо, они покинули город незадолго до нашего прибытия. Во всяком случае, кто-то копался поблизости от старинной террасы. Как бы там ни было, об американцах мы даже и не вспоминали. Вместо этого, установив на окраине леса палатки и приготовив нехитрый обед, мы принялись трапезничать и делиться впечатлениями. А впечатлений у нас была масса. Вечером весьма кстати обнаружилось, что по прилёте в Мексику Егор тайком улизнул от нас и прикупил две бутылки текилы. Анатолий Викторович окинул нас хитрым прищуром, но пресекать назревающее «мероприятие» не стал, а продолжил с отстранённым видом ковыряться прутиком в тлеющих углях костра. Артур, не мешкая ни секунды, принялся откупоривать первую бутыль, и градус нашего позитива, и без того достигший всех мыслимых пределов, стал зашкаливать.

Минуло полтора часа нашего веселья, и произошло то, что рано или поздно должно было произойти: изрядно подвыпившая Алёна, заливаясь смехом, прокричала нам: «Ребятки, а ну за мной!» и, спотыкаясь и падая, побежала в сторону Ла-Венты. Прекрасно отдавая себе отчёт в том, что от пьяной Алены добра не жди, я отправился за ней. Ребята, переглянувшись, последовали моему примеру. Опасаясь за сохранность памятников и репутацию нашей группы, я думал только о том, как бы поскорей поймать её и утащить в лес. Выбежав на улицы города, я стал озираться вокруг в поисках Алёны. Неподалёку раздался звонкий смех: Алёна кружилась в танце среди каменных изваяний. Вместе с подоспевшими ребятами я бросился ловить свою чересчур развеселившуюся коллегу, но Алёна, всё так же заливаясь хохотом, прыгая среди статуй и прячась за массивными каменными головами, раз за разом ускользала от нас. Наконец, отрезав видимые пути отступления, мы предложили ей успокоиться. Однако охмелевшую Алёну было уже не остановить. Прошмыгнув мимо Артура и Егора, она побежала к невысокой статуе, стоявшей поодаль от остальных, почти на краю леса. Лихо запрыгнув статуе на голову, Алёна оседлала её и, крича и размахивая воображаемым лассо, стала изображать наездницу. Подбежав, мы с ребятами подхватили её за руки и стянули вниз. Я оглянулся по сторонам и убедился в отсутствии свидетелей этого святотатства. Егор, закинув смеющуюся Алёну на плечо, понёс её в лагерь. А я, присев на корточки передохнуть, бросил взгляд на поруганную статую. Это была статуя ребёнка. В руках, плотно прижатых к груди, она сжимала то ли нож, то ли клык ягуара. Но более всего меня поразило лицо. В нём не было ничего человеческого. Раскосые глаза, расположенные практически по бокам головы, широкий приплюснутый нос и огромная разинутая пасть с двумя острыми изогнутыми клыками. Внутри пасти зияли три небольших отверстия непонятного мне предназначения, отчего она имела ещё более устрашающий вид. Повернув голову в направлении взгляда статуи, я отметил про себя, что «смотрит» она прямо вслед Алёне, которая, немного протрезвев, была благородно спущена с плеча на землю и теперь шла под руку с Егором. Ухмыльнувшись глупой мысли, посетившей меня в этот миг, я окинул город прощальным взглядом и двинулся прочь от зловещей статуи и её кошачьего оскала.

Остаток ночи прошёл без каких-либо происшествий. Проснулся я около десяти утра – меня разбудил смех Егора. Он весело болтал у костра с Артуром. Мигель отправился вглубь леса за дровами на вечер; звонкие удары его мачете были отчётливо слышны. Анатолий Викторович же, которому не терпелось сделать зарисовки памятников Ла-Венты, покинул лагерь ещё на восходе солнца. Единственным членом группы, до сих пор остававшимся в палатке, была Алёна. Я решил проведать её, справиться о её самочувствии, а при возможности и немножко подшутить, напомнив ей о вчерашних шалостях. Однако от этой идеи я отказался сразу, как только заглянул внутрь палатки: вид у Алёны был крайне неважный. Лицо, которое ещё вчера покрывал нежный румянец, теперь было бледным, как ядовитый гриб. Губы приобрели зловещий серый оттенок, а лоб и шею девушки покрывала испарина. Все признаки указывали на то, что Алёну сразила лихорадка. На какое-то мгновенье меня обуял страх, ведь к таким поворотам событий нас не готовили. Я выскочил из палатки и подбежал к ребятам; кто-то должен был срочно бежать за Мигелем, ведь он наверняка знал о тропических болезнях намного больше любого из нас. В итоге отправился Артур. Довольно скоро оба они вернулись, и Мигель прошёл в палатку Алёны. Он внимательно осмотрел её, тихонько бормоча себе что-то под нос, а затем поднялся и быстрым шагом пошёл в лес. Вернулся он спустя полчаса. В руках у Мигеля была пригоршня крупных ярко-зелёных листьев. Он уселся около костра, достал из своего старого рюкзака ступку и принялся толочь принесённые листья. Мы стояли в сторонке и встревоженно наблюдали за ним. Артур предложил сходить за Анатолием Викторовичем, но подумав, мы решили не беспокоить его. Каждый из нас осознавал, что ближайшие четыре дня, которые группа по плану должна провести в Ла-Венте, никто не придёт нам на помощь. Поэтому единственным возможным вариантом стало бы возвращение в Санто-Дуарте, где был телефон и где можно было связаться с городом. Вечером вернулся Анатолий Викторович, и мы обо всём ему рассказали. Отвар из листьев, приготовленный Мигелем, благотворно подействовал на Алёну, её озноб спал. Поэтому посовещавшись, мы решили не спешить с возвращением в деревню, а задержаться здесь и продолжить исследования. Меня решено было оставить присматривать за Алёной, тогда как все остальные должны были с утра отправиться к большой старой террасе.

Так и вышло: когда я проснулся, в лагере уже никого не было. Я тотчас же заглянул в палатку к Алёне. Она спала на боку, спиной ко мне. Я тихонько склонился над ней, положил руку ей на плечо и аккуратно повернул лицом к себе. От увиденного я в ужасе отпрянул в сторону! Лицо Алёны, бледное вчера, теперь приобрело отвратительный землистый цвет. Её губы почернели и пересохли, щёки и глаза впали, будто под ними скрывались бездонные полости, и эта ужасная метаморфоза придавала её внешности пренеприятное сходство с мумией. Я стоял в палатке, будто парализованный, и не знал, что мне предпринять. Броситься за подмогой и, тем самым, оставить Алёну одну или же остаться с ней в лагере, будучи не в силах чем-либо помочь ей. Я выбрал второе. Выскочив из палатки, я схватил остатки листьев, собранных вчера Мигелем, и стал по памяти готовить из них отвар. Меня трясло от страха, меньше всего на свете я хотел, чтобы Алёна отдала Богу душу в моё дежурство. Бешено колотя пестом по ступке, я, между тем, пытался дать разумное объяснение зрелищу, увиденному в палатке Алёны. Так исхудать! Всего за одну ночь! Да никакая лихорадка не способна настолько извести человека за ночь! Чертовщина какая-то…

Наконец зелёная масса приобрела необходимую консистенцию, и я осторожно вывалил её в кипящий котелок. Громко выдохнув, я уселся у костра и уставился на палатку. Заходить туда я больше не хотел. Между тем, неподалёку послышались шаги. Возвращался Мигель. Едва он вышел из леса, я схватил его и потащил в палатку, пытаясь на ломаном испанском передать весь ужас происходящего в ней. Дав мне указание оставаться снаружи, Мигель зашёл внутрь и пробыл там пару минут. Вышел он хмурым и озадаченным. И озадаченность человека, который, как мне казалось, единственный был способен помочь Алёне, ещё больше озадачила меня. К заходу солнца вернулся Анатолий Викторович с ребятами. Выслушав мой рассказ, он ненадолго заглянул к Алёне и вышел от неё бледный, как полотно. Ребятам я посоветовал туда не соваться, и они последовали моему совету. Собравшись у костра, мы стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Необходимо было срочно решать, как быть дальше. Отвар, приготовленный мной по рецепту Мигеля, уже не помогал. Алёна чахла на глазах. С тем, что дальнейшее пребывание здесь может фатально сказаться на её судьбе, согласились все. С возвращением в Санто-Дуарте затягивать теперь было нельзя. Мы решили выступить ранним утром. Однако до самого рассвета одна мысль из числа мириад, кружившихся в моей голове, не давала мне покоя. Мысль о том, что недуг, поразивший Алёну, есть нечто большее, чем просто тропическая болезнь. Нечто такое, что не в силах понять самый просветлённый разум. Нечто такое, что подвластно лишь сверхъестественной злой воле.

Меня разбудили звуки суетливой возни, доносившиеся снаружи. Члены нашей группы жарко спорили и поспешно куда-то собирались. Я выскочил из палатки, чтобы выяснить, в чём дело. Оказалось, что проснувшись рано утром и заглянув в палатку к Алёне, они обнаружили, что она пуста! Алёна исчезла! Анатолий Викторович с ребятами готовились отправиться на её поиски. Я присоединился к ним. Казалось, что уйти далеко в силу своего вчерашнего состояния она просто не могла. Однако чем дольше мы осматривали окрестности, тем больше укреплялись в мысли, что поблизости от лагеря Алёны нет. Спустя несколько часов безрезультатных поисков мы подступили к единственному месту, которое ещё не обыскали – Ла-Венте. И едва выйдя из джунглей, я увидел Алёну. Грязная и исхудалая, она лежала подле статуи на самой границе города и леса, будто скелет в придорожной пыли. Подняв глаза выше, я остолбенел от ужаса. Это была статуя ребёнка. Ребёнка с лицом ягуара. Егор и Артур с криками бросились к Алёне, Анатолий Викторович посеменил за ними. А я медленно шёл позади, скованный страхом. И суеверия, никогда прежде не имевшие власти над моим разумом, теперь захватили его. Захватили, окружив плотным кольцом, нашёптывая свои страшные догадки. Алёна была ещё жива. Ребята оттащили её подальше от солнцепёка и стали накладывать компресс. Приблизившись к статуе вплотную, я заглянул в бездонную черноту её глаз. Где-то там, в мрачной глубине, таилась разгадка всего происходящего. Во всяком случае, так мне казалось. Ребята погрузили почти бездыханную Алёну на носилки и понесли её в лагерь. Я поспешил за ними. Она была очень слаба, а полуденный мексиканский зной практически не оставлял ей шансов. Так что возвращение в Санто-Дуарте вновь пришлось отложить. До следующего утра.

Когда мы вернулись и уложили Алёну в палатку, в лагере воцарилась тишина. Но напряжённые лица Артура и Егора с лёгкостью выдавали подозрения в противоестественности всего происходящего. О том, как полуживой Алёне удалось среди ночи ускользнуть из лагеря и добраться до Ла-Венты, никто не говорил. Да и вряд ли кто-то кроме меня хотел знать ответ на этот вопрос. Допустить очередной такой побег мы не могли, но и ночевать в одной палатке с Алёной желающих не нашлось. Поэтому было решено, что один из нас ляжет спать возле входа в её палатку. Этим «счастливчиком» оказался я. Ночью я выволок свой спальный мешок, разложил его перед входом в палатку Алёны и забрался внутрь. Змей, насекомых и прочей местной живности я не боялся. Я боялся палатки и того, что там происходило. Мысли об Алёне и всех странностях, связанных с ней, долго не позволяли мне уснуть, но в конце концов сознание отключилось, и я провалился в тревожный сон.

Я проснулся от того, что меня кто-то позвал. Тихий, слабый, едва слышимый голос звал меня по имени. Прислушавшись, я понял, что голос исходит из палатки. Меня звала Алёна. Откликаться на её просьбу мне очень не хотелось, но, в конце концов, совесть взяла надо мной верх, и я забрался внутрь. Ей стало ещё хуже. Она едва напоминала живого человека. Скорее походила на одну из тех жертв ритуальных убийств, что в огромном количестве извлекают из торфяных болот в Дании. Торф хорошо сохраняет тела, не позволяя им гнить, отчего они приобретают цвет дубовой коры. Примерно так теперь выглядела и Алёна. Дышалось ей очень тяжело, каждый её выдох сопровождался сиплым свистом. Она продолжала шептать моё имя. Я приблизился к ней. Вдруг длинными тонкими пальцами Алёна схватила меня за рукав и резким движением притянула к себе. Я с ужасом заглянул в её помутневшие глаза – она определённо хотела мне что-то сказать. Жадно, с хрипом и клокотаньем хватая воздух, Алёна пыталась перебороть свою болезненную немощь и выдавить из себя хоть слово… «Помоги мне...», – наконец, выпалила она. «Помогииии…», – грудь Алёны ежесекундно вздымалась, и, казалось, готова была разлететься на куски. «Он выпивает…» – простонала девушка, и вдруг, схваченная ужасной судорогой, перекосившей её тело, будто старую раскладушку, Алёна подскочила и, вложив в голосовые связки скудные остатки своих сил, провопила: «ОН ВЫПИВАЕТ МОЮ ДУШУ!». Она бросила свой затухающий взгляд мимо меня, наружу, и я непроизвольно выглянул из палатки. Там, во тьме джунглей, метрах в трёх от нашего лагеря я увидел СТАТУЮ! Клянусь богом, это была она, та самая статуя страшного ребёнка! Каменный истукан стоял среди деревьев, сверкая своим гневным оскалом. В панике я завалился на бок и отполз в дальний угол палатки, а Алёна, вновь впав в забытьё, бесформенной массой опрокинулась на пол палатки. Меня охватила паника. Я лёг на бок, свернулся в клубок и зажмурил глаза. Нужно было застегнуть палатку изнутри, но я ужасно боялся выползать ко входу. Так я и пролежал в её углу около часа. Наконец, немного успокоившись, я осторожно высунулся наружу. На том месте, где я видел статую, не было ничего. Только ветви деревьев плавно качались на ветру. Я засомневался. А стояла ли она там вообще? Или же это был мираж, плод моего воспаленного воображения, следствие того стресса и тревоги, что я испытывал на протяжении последних трёх дней? И эти странные слова Алёны… Что-то медленно поглощало её душу, «выпивало» её. А страдания её души, подумал я, с неизбежностью сказывались и на её теле… Хм, это было похоже на правду. Но рассказывать кому-либо о случившемся и озвучивать эти предположения я не стал. Профессор всё равно не поверил бы мне, а пугать ребят я не хотел. Они и так за эти три дня пережили достаточно злоключений. Поэтому я просто перебрался в свою палатку и заснул. На этот раз крепко.

Меня разбудил Анатолий Викторович. Я с трудом открыл глаза и увидел, как он внимательно смотрит на меня. «Где Алёна?», – строго спросил он. Как? Не может быть! Неужели она снова убежала? Я не мог в это поверить. Или мог? Я поднялся на ноги, вышел из палатки и оглянулся вокруг. Кажется, я знал, где её искать. Я бросился в джунгли. Отбиваясь от широких веток с влажными листьями, перепрыгивая через прогнившие рыхлые стволы поваленных грозой деревьев, я бежал без оглядки. Бежал туда, куда завлекла Алёну неодолимая сила, злобная и отталкивающая, древняя, как мёртвый город, в котором она таилась две тысячи лет. Добежав до самого края леса, я запнулся о корягу и вылетел прямо на мощёную дорожку. Медленно подняв голову, я увидел Алёну в полуметре от себя. Она мирно сидела в позе восточного мудреца и пристально смотрела в глаза статуе. Будто ученик, увлечённый беззвучной лекцией. Дрожащей рукой я коснулся её плеча, и она с глухим стуком рухнула на землю. И только тогда я увидел пустоту в её широко открытых глазах, увидел безжизненную синеву её небрежно раскинутых рук. Она была мертва уже несколько часов. Кошмарный ребёнок всё-таки выпил её душу. В ушах у меня зазвенело. Пошатываясь, я с трудом встал на ноги. Подоспевшие ребята бросились к Алёне. Я посмотрел на Ребёнка-ягуара. Он всё так же хищно скалился на меня, но теперь в кошачьем выражении его лица появилось что-то ещё. Едва уловимая улыбка, подобная улыбке фокусника, так и не раскрывшего зрителям свои секреты. Анатолий Викторович похлопал меня по плечу. Наша экспедиция была окончена. Нужно было собирать палатки и выбираться отсюда как можно скорее.

По возвращении в Россию я рассказал Анатолию Викторовичу обо всём. О том, как Алёна надругалась над статуей, о том, как я увидел эту статую в лесу, о тех словах, что выкрикнула Алёна в ночь накануне своей смерти. Он ничего не ответил. Лишь грустно опустил глаза.

Хоронили Алёну в закрытом гробу. Шумиху вокруг её таинственной смерти раздувать никто не хотел, поэтому в отчёте судебно-медицинского эксперта было указано, что Алёна скоропостижно скончалась от лихорадки.

Спустя полгода, во время поездки в Москву, я посетил Российскую государственную библиотеку им. Ленина. В отделе, посвящённом культурам Доколумбовой Америки, буднично слоняясь среди стеллажей, я неожиданно наткнулся на монографию О. Расмуссена «Жизнь и смерть в представлениях народов Месоамерики». Выхватив с полки редкую книгу, я стал бесцельно перебирать её пожелтевшие страницы, пока моё внимание не привлекла одна иллюстрация. На ней была изображена статуя. Не та. Другая. Но на груди у неё зияли три аккуратных, будто высверленных, отверстия. Прямо как в пасти у Ребёнка-ягуара! Меня охватило тревожное предчувствие. Отлистав назад пару страниц, я начал читать. В главе говорилось о грешниках, богохульниках и святотатцах, о людях, оскорбивших богов, и об их незавидной участи. Было сказано, что боги терзают их души три дня и три ночи, прежде чем навсегда поглотить их. А отверстия на статуях проделывались жрецами для того, чтобы богу было легче впитывать душу несчастного. Три отверстия – три части души. Я поставил книгу на место. Остальное мне было уже известно...

Позднее, уже в Екатеринбурге, я случайно услышал разговор профессора Степанова с деканом, в котором он упоминал ещё одну отечественную экспедицию, посетившую Ла-Венту уже после нас. Подсев к нему за столик во время обеда, я спросил его о судьбе той статуи. Анатолий Викторович занервничал, засуетился, забегал глазами, после чего неуверенно бросил мне: «Её раскололи».

Этим и закончилась мистическая история статуи Ребёнка-ягуара. И хотя она принесла нам много бед, я извлёк из неё один важный урок: древние тайны лучше оставить тайнами. А древние статуи лучше вообще обходить стороной...»

Такова история, рассказанная мне моим дядей. В ней осталось много белых пятен, много тайн и загадок. Но вовсе не это будоражит и пугает меня спустя годы. Меня пугает другое. Что, если Анатолий Викторович Степанов всё-таки солгал? Что, если Ребёнка-ягуара не уничтожили? Ведь если это так, значит где-то там, на расстоянии сотен и тысяч километров суши и моря, посреди безбрежных джунглей, на самом краю древнего мёртвого города стоит статуя. А в глубине её недр, в каменном плену страдает душа молодой девушки. Жестоко поплатившейся за безобидный, но роковой поступок...