Прочитала тут в последнее время сразу несколько историй про русалок. Есть и у меня в заначке одна такая – то ли байка, то ли быль. Рассказ отца моей подруги:

«В далекие 80-е учился я в педагогическом вузе, на факультете физического воспитания. Учителем физкультуры, значит, быть готовился. И вот, на четвертом курсе занесла меня нелегкая под названием «педагогическая практика» в одну сельскую школу.

Село было небольшое, учеников, соответственно, мало, мороки с ними – ну почти никакой. В свободное от уроков время болтался, так сказать, в свободном полете, от скуки завел дружбу со многими местными.

Пожалуй, самым колоритным персонажем из моих новых знакомцев был дед Русалыч. Этот низкорослый, кругленький и весьма активный для своих восьмидесяти лет дедок, был, что называется, каждой бочке затычкой. Ибо, по его разумению, разбирался во всех вопросах лучше других. Целыми днями носился он по деревне и, надо сказать, успевал везде: и дать тётке Марье совет, как нужно варить щи, и обучить механика Семеныча ремонтировать трактор, и обругать пчёл пасечника Никифорова за то, что они, мол, неправильные пчелы и делают неправильный мед.

Такой вот был дед. Но во всем его образе больше всего меня интриговало прозвище – Русалыч. Долгое время я не мог взять в толк, почему все местные так его называют. Ситуацию прояснил сам главный герой. Присев однажды рядом со мной и достав из кармана пачку «Дымка», дед загадочно поднял глаза к небу и прошамкал:

- Вот живешь ты, Колян, себе и не знашь, каки на белом свете чудеса творятся!

Он определенно хотел поговорить, а я был не против послушать его россказни.

- Какие, дед, чудеса?

- Каки-каки… А вот таки… Знаешь ли, почему меня Русалычем-то кличут?

- Не-а.

- Дык вот слухай… Был я тогда, значить, молодой. Годков двадцать. С бабкой моей… ну, с Матреной-то, значить… мы еще тогда женихались только. Ох, и упертая ж была девка! Никаких таких нежностей до свадьбы не позволяла. Я уж к ней и так, и эдак, а она знай свое гнет: до свадьбы, мол, ни-ни.

А вот однажды ночью, значить, не спалось мне. Уж как не вертелся, а сон не приходит и все тут! Ну, встал я, портки натянул: дай, думаю, к реке прогуляюсь. Дошел, значить, до речки, на берегу присел, закурил. А ночь, Колян, такая хорошая, вот прям даже не знаю, как и сказать... Теплынь, ни ветриночки, воздух свежий-свежий, и тишина. Одни только лягушки квакають.

Сижу, никого не трогаю. Вдруг слышу – со стороны камышей голос. Женский, значить. Сначала не разобрал, что говорит, а потом прислушался – мать честная, дык это ж меня по имени зовут! Еще больше уши навострил, и вовсе удивился: голос энтот… раскудрит его… не чей-нибудь, а Матрены моей. Уж я его хорошо знал, будь уверен.

Я башку повернул, и точно: вот она, Матрена, туточки. Стоит, значить, в воде, вокруг камыши, а сама… - дед огляделся по сторонам, будто желая удостовериться, что нас никто не подслушивает, - А сама, Колян, голая… Матрена-то, значить.

Будучи не в силах сдерживаться, я хихикнул. Похоже, мне предстояло прослушать рассказ под названием «Интимная жизнь Деда Русалыча». Чего-чего, а этого я как-то не ожидал..

- Что, прям голая?

- Вот те крест!

- И что же?

Старик наконец извлек из пачки, которую все это время вертел в руках, сигарету, попросил спички, закурил и продолжил свое повествование:

- В общем, стою я и глазам своим не верю: вот она, раскудрит ее, тихоня-то. Стоит по пояс в водице, а всю ейную срамоту только камыши слегка прикрывають.

Кричу ей, значить, Матрена, мол, хорош шутки шутить. А она, шельма, знай себе похохатывает да меня зовет, иди, дескать, милочек мой, сюда, не пожалеешь. Ну, думаю, была – не была! Поднялся, пошел к невесте.

Как шел, Колян, помню смутно. Только голос Матренин все время в ушах звенел: «иди сюда да иди сюда»… Очухался, понять ничего не могу: стою, значить, по колено в воде, а вокруг – никого. «Матрена! – кричу. – Выходи, раскудрит тебя, не то хуже будет!». Орал, орал – все без толку, не показывается зазноба моя. Ноги в холодной воде ужо замерзать начали, собрался я выходить, и тут… мать честная… чувствую, что кто-то меня снизу того… за ногу схватил!

Страшно мне стало как никогда в жизни! Начал я, значить, дергаться, вырываться. Не знаю как, выбрался из речки и в мокрых портках бегом домой. Орал я, Колян, ей-богу, как резаный, полдеревни перебудил. Кто-то меня на смех поднял, кто-то брехуном обозвал. Только старики головами покачали: водится, мол, издавна в той реке нечисть. Русалки, значить.

Вот опосля той ночной встречи я Русалычем-то и называюсь. А Матрена в ту ночь крепко спала и со двора никуда не выходила…

- Дед, а как же… - начал я, намереваясь задать Русалычу кучу вопросов.

- Ах, вот ты где, хрен старый! – басовитый женский голос не дал мне договорить. – Я его, окаянного, по всей деревне ищу, а он, ишь ты, тут расселси! Иди-ка вон лучше курей покорми!

Как вы наверное уже догадались, это и была Матрена. Дед виновато улыбнулся мне, бросил под ноги окурок и поплелся вслед за своей благоверной "русалкой"…»