Эту историю мне рассказала моя знакомая. Далее от ее лица:

С личной жизнью не заладилось у меня с самого начала. Вроде и страшной не назовешь, да и характер тьфу, тьфу - обалденный, нордический плюс веселые, задорные глаза, а мужики все на других заглядываются и штабелями возле их ног складываются. Обидно…

И когда «мой поезд» почти ушел, нежданно посетила меня удача в лице командированного из города Днепропетровска. После месяца любви и сладких грез поняла я, что беременна. Все преобразилось с того момента, засияло, засверкало новыми красками. Я полностью погрузилась в новые, неизведанные ощущения под названием «материнство».

Прошло 15 лет. Командированного того давно и след простыл, а я растила дочь одна. И не могла на нее налюбоваться и надышаться: красавица, умница, чудо мое расчудесное.

…Но вдруг мое расчудесное чудо разом превратилось в Чудо-Юдо страшное: странные черные одежды, волосы цвета воронье крыло, бледное лицо, ужасная косметика. И поведение стало соответствующее: учебу забросила, меня не слушает. Хлебнула я в тот год горюшка с ней, вам и не снилось, сколько.

Я все терпела, прощала ей, по психологам ходила, репетиторов нанимала, на домашнее обучение всеми правдами и неправдами перевела. Все для нее, для моей кровинушки. Да только сколько волка не корми, а он все в лес смотрит. Так и моя доча: днем спит, учителей вполуха слушает, а ночью по кладбищам да по подвалам шарахается с такими же странными подростками как и она.

И вот однажды мое материнское сердце не выдержало, терпелка лопнула, смотрю - мое чудо опять собирается, на ночь глядя, уйти из дома. Я ей такой скандал закатила, схватила учебник, да по башке ее дурьей шмякнула (все-равно там мозгов не осталось). Пока она, глазенками-то своими удивленно хлопала, я шмыг за порог и дверь за собой закрыла на замок, предварительно забрав и ее ключи. Пусть посидит, гадина такая, взаперти, подумает о своем поведении. А «гадина такая» вслед мне кричала страшные ругательства и оскорбления, ломилась в дверь и выла дурным голосом.

А я пошла бродить по ночным улицам, плача от собственного бессилия и одиночества.

Час прошел, а может два, остыла я и пошла обратно к дому, внезапно почувствовав странное беспокойство за дочь свою. Последние метры почти пробежала, дверь открыла. Тишина…

А в ванной, наполненной горячей водой, лежала дочь с перерезанными венами.

Не помню, как ее хоронили, все это время я провела как в бреду. Кто-то из соседей срезал напоследок ее прядь волос мне на память. И лежала эта прядь на самом видном месте, на столе, а я боялась к ней подойти, казалась она мне чужой и незнакомой: черная, жесткая. А на девятый день прядь поседела. Кинулась я по бабушкам, спрашиваю:

- Почему, почему мертвые волосы поседели? Может кто-что знает? Может примета какая-то или знак?

Все только плечами пожимают, а одна женщина мне и говорит:

- Ой, милая, значит, страдает Там твоя девочка очень. Мучают ее черти да бесы в аду, вот она тебе весточку и прислала.

От этих слов все у меня в голове помутилось, и так я себя виноватой в смерти дочери считала, казнила, всю себя съела-изгрызла, а тут такое… Кое-как я добралась до квартиры, и в ванную. Воду горячую включила, а она не течет, проклятая, только в трубах что-то рычит и булькает, словно в дьявольском котле. И вдруг с ревом вода изверглась из крана, обдав меня кровью.

Отскочила я в диком ужасе, и только после сообразила, что это не кровь, а ржавчина. А вода весело хлынула в ванную, пар заполнил небольшое помещение. Я взяла бритву и смотрела на бурую воду, шепча слова раскаяния и глотая горькие слезы. В последний момент, перед роковым взмахом я подняла глаза и увидела на кафельной плитке следы ржавых капель. Равнодушно взглянула на них и замерла, не в силах поверить глазам своим. В причудливых, ржавых «узорах» ясно читалось:

"Не надо, ма…"