В самом конце переулка Чапаевка, на пересечении улицы Суворова, стояла землянка. Такая маленькая, такая жалкенькая, покосившаяся, совсем набекрень. Но всегда эта земляночка была побеленная, а по углам разрисованная маками да васильками. Умиленье.

В детстве мне казалось это обыденным, ничего особенного. Каждая вторая хата на селе была побелена, разрисована и выкрашена. Простота повседневная и примитивизм. Но вот чем старше мы становимся, тем больше понимаем всю ценность тех времен, домиков и тех дорогих сердцу простых да непростых, этнических узоров.
Но все же, вернемся к той угловой земляночке.

Жила там баба Ганна. Я буду называть ее таким именем.
Маленькая сгорбленная старушка. Даже летом она носила черный кожух из каракуля и шерстяной зеленый платок, повязанный поверх тонкой косынки. Старые люди мерзнут не только зимой, а и летом. Кровообращение уже не то.
Был во дворе бабы Ганны, погреб, сделанный из дикого серого камня. Это сейчас понимаю, что еще та была нора Хоббита.
Чтобы войти в тот погреб, даже маленькой и сгорбленной бабе Ганне приходилось нагибаться еще ниже, а что говорить о взрослом человеке даже не высокого роста? Поэтому, она часто просила меня слазать в тот погреб и принести или занести туда чего нужно. Но вот был там дальний угол, в который мне строго настрого запрещено было соваться. Там, говорила баба Ганна, бабай проживает.
Хрен знает, кто такой тот бабай, но на всякий случай держалась оттуда подальше, хотя каждый раз, был соблазн исследовать то место и лично убедиться в неявности этого самого бабая.

Баба Ганна, была одинокая. Никого у нее не было, кроме косматой собачки Тишки, кота Гришки да курочек во дворе.
Признаться, женщина она нелюдимая была. Появлялась на улице редко, сухо кивала соседям и односельчанам на приветствия, и шла по своим делам дальше.

Несмотря на преклонные годы, в ней присутствовала определенная шустрость. Хотя знаете, вот по моим наблюдениям, пожилые люди, особенно той послевоенной закалки, в сравнении с нынешней молодежью, просто «живчики». Да, они прошли войну и много невзгод, но вот экология, еда, вода и воздух, были совсем другие, что не говори.

***

На улице нашей было много детей. Гоняли в салки – догонялки, жмурки, прятки играли и всякое прочее. Это не то, что нынче, в телефонах детвора сидит. А тогда, особенно когда каникулы наступали, едва утро народилось, все уже на улице!
Почему то, ребята бабу Ганну не любили.

Нет, не то что бы ни любили, боялись, сторонились. А я нет. Видимо поэтому, из всей «шатии дворой босоты», баба Ганна, как то по-особому выделила меня. Мне всегда от нее перепадали шоколадные конфеты, блины с медом, любимый розовый зефир и даже какая-то мелочь на карманные расходы.
Взамен, требовалось немного. Просто выполнять странные поручения старушки. Хотя, тогда Я даже и непонимала особо, что они странные. Я воспринимала это как должное, и лишних вопросов у меня не возникало никогда. Было даже интересно, как игра, какая то, в которую играли только двое и те другие, которых никто не видел. Сказала баба Ганна, пойти в посадку, там дерево, такое то есть с дуплом, залезть туда, а в дупло сверток, какой-то положить. Не вопрос, сказано-сделано. Нужно пойти на поле и там из «чекушки» самогонку вылить, сказано-сделано.
А однажды, в дубовую рощу послала. К Дубу особому.

- Як Я той Дуб впізнаю? – Спросила Я бабу, так как деревьев там много, а мне одно единственное нужно было «проведать».
- Впізнаешь, онуця. – Сказала баба Ганна и поцеловала меня в глаз, который, кстати, видит с рождения очень плохо. – Впізнаешь!
И действительно, нашла Я именно тот Дуб и все сделала, как было наказано. А назад, нужно было возвращаться, молча и ни с кем не разговаривать. А если кто и встретится из знакомых, то представить, что невидимая, а руками сделать знак специальный. И это страбатывало. Даже мальчишки, с которыми играли во дворе, проходили мимо, как будто не замечали совсем.
Вот дела, какие!

***

Наступила зима. А вместе с ней морозы, сугробы, горки, санки, лыжи да коньки. Одно одовольствие. Собрались мы с ребятами на речку. Кататься по льду. Вода замерзла, и мы решили организовать там каток. Вот радости то было и предвкушения.
Накануне, Я проходила мимо землянки бабы Ганны. Та привычно стояла, опершись на калитку, и смотрела вникуда. Но запреметив меня махнула рукой. Я подошла. Баба Ганна, положила свою руку на мое плечо и повела меня к себе. Мы зашли в избушку. Там было тепло, хорошо пахло выпечкой и дровами в печи. Уютно.

Баба Ганна поставила на стол пирожки, варенье, чай и другие сладкие вкусности. Меня же посадила на деревянный табурет и стала расплетать мне косы.
У меня всегда были очень длинные волосы. А в детстве длинна их, достигала до щиколотки. Густые, тяжелые, крупными кудрями. Иссине - черные, такой цвет в простанородьи люди именуют «воронье крыло».

Это был «балдеж», баба Ганна так приятно расчесывала мои волосы, деревянным гребнем, а Я в это время уплетала варенье. Айвовое, мое самое любимое. Сожрала Я тогда почти всю банку семисотку. А баба Ганна тогда только посмеялась и сказала: «На здоров ячко тобі, онуця».
Потом, она достала какие-то красные ленточки и стала вплетать их мне в косу, шепча слова. Это со временем Я узнала, что за слова были, такие обережные. Косу она плела туго, очень туго. Местами мне даже больно становилось. Я повизгивала, но противиться, не смела. После того, как моя прическа была готова, баба Ганна, забрала мои банты и резинки, которые были изначально в моих косах и куда-то спрятала.
- Потім забереж. – Сказала она и отправила меня на улицу. А вдогонку крикнула, чтоб косу Я, ни сегодня, ни завтра, не расплетала ни в коем случае.

***

Наступил тот самый день, когда мы всей аравой помчались на речку. Смеялись, резвились. Расчистили лед от снега. Мальчишки притащили клюшки и шайбу, чтоб в хокей играть. «Третьяки» прямо скажем, почти настоящие. Девочки изображали фигурное катание в произвольной программе.
Время бежало быстро и стало смеркаться. Зимой вообще рано темнеет, сами знаете. Но было так весело, что уходить домой еще никто не спешил. Мобильных телефонов тогда не было, а самая мелкая детвора, такого возраста как Я, 5-7 лет, были взяты на поруки и под присмотр старших товарищей, подростков.

Вдруг, сквозь смех и визжание, мы услышали крик одного из старших ребят.
- Лед! Леееед! Ааааа!!!
Послышался странный треск.
- Миха держись! – Закричали другие мальчишки и стали плашмя подползать к Мише, протягивая клюшки. Лед трещал так, что становилось страшно. Я стояла недалеко от Миши и увидела как под моими ногами, быстро стала образовываться полоса. Одна, другая.
- Лялькаааа!!! Беги! – Закричал кто-то, но Я оставалась на месте. Тело как будто не слушалось меня. От страха ноги стали ватными и Я не могла пошевелиться. В какую-то секунду, неведомая Сила, крепко схватила меня за косу и потянула назад. Мои ноги скользили по льду, Я удалялась от того места и параллельно слышала крики ребят:
- Михааааа!!!!! Михаааааа!!!!
Странная возня. Бульканье, крики, суета. Ничего не понятно было.
- В деревню, бегите кто ни будь в деревню!!!!
- Зовите взрослых!
- С Михой беда!
- Мишка ушел под водуууу!!!
Я сидела на снегу, на самом берегу и наблюдала за этой картиной, что творилась вокруг меня. А рядом со мной сидел косматый собака Тишка.
Вот, наверное, кто так меня за косу тянул. Спасал.

Я гладила Тишку по шерстке. Испугалась ли Я? Не знаю. Это был шок. Я не плакала совсем. Я не понимала, что происходит с Мишей.
Кто-то из ребят кричал, что не надо взрослых звать, что им всем «влетит» по первое число. Другие пытались как-то его достать, но он провалился под лед. Несколько ребят, также попали в воду по пояс, но смогли выбраться. Самые маленькие побежали в деревню, звать родителей. Кто-то плакал. А Я с Тишкой, сидела на снегу, и смотрела на происходящее, как кино.
Было уже почти темно.

***

Поздно вечером, родители всем устроили «взбучку» по полной программе, что ушли без разрешения и остались надолго. А так-же за Мишку. Подростка тогда так и не вытащили. Тем более, что это река и возможно его унесло течением дальше.
Вызывали милицию и скорую. Даже приезжали специальные водолазы из города. Но все оказалось тщетно.
Родители Мишки, за ту ночь, как будто лет на десять состарились. Мать почернела, а отец начал пить.
Нашли его, ближе к весне. В аккурат, ко дню рождения Мишкиному. Говорят, что так и стоял он подо льдом. От того места, километра четыре, как унесло. Стоял с открытыми глазами, полными ужаса и рот тоже открыт был. Рыба его не поела. А Мишке, так и осталось 13 лет. Навсегда.

***

Пришла весна. Долгожданная пора. Пролиски в лесу, теплота и другие радости. Я весело бежала к бабе Ганне. Та уже приготовила новых заданий мне. Собирала лукошко и наказывала, под каким деревом и что оставить.
- Весно, онуця, час особливий. Все навколо прокидаеться. І в лісі, і в полі. Тваринки голодні. Взимку ми їх підгодовували, та й весною треба сил набратися щоб діточок наробити.

Баба Ганна всегда так интересно рассказывала. Лучше, чем в садике воспитательница, которую Я ненавидила. Она меня всегда била. И интереснее, чем в школе учительница, которую, Я тоже ненавидела и это было взаимно.

Баба Ганна, всегда говорила, какими тропками нужно ходить, а какими нельзя. Но в тот раз, почему-то, она решила пойти со мной. Одну меня не отпускала. Взяла свою палочку, и мы отправились «по-делам».
В лесу, весной дорога сложная. Снег сошел, земля мокрая, грязь вокруг. Но сквозь эту грязь пробивались голубые цветочки, пролиски. Самые красивые и яркие. Их я любила даже больше чем подснежники.

Сделав все дела, мы решили идти домой. Но Я захотела собрать пролисков.
- Онуця, ти тільки обережно їх збирай, небагато, та з корінням не рви!
- Угу.
Баба Ганна, говорила, чтоб Я далеко от нее не отходила. Но мне в одно ухо влетало, а в другое вылетало.
Уж и не помню, куда забрела, но вдруг почувствовала, как мои резиновые сапоги, стало засасывать, глубоко вниз. Почва становилась вязкой и начала проваливаться. Я пробовала сделать шаг, но не получалось. Сапожки красного цвета погружались лишь глубже. Я упала на землю. Та была скользкая. Стала звать бабу Ганну.

- Бабусяяя! Рятуй! – Вопила Я.
- Ой, онуця! – Запричитала баба Ганна.
Она маленькими, аккуратными шажочками приближалась и протягивала мне свою палочку. Я пыталась ухватиться, но руки были в жидкой грязи и все время соскальзывали.
- Міцніше хопай, онуця!

Как-то мне все же удалось схватиться за палку. Баба Ганна, одной рукой держалась за ветки деревьев. Другой рукой, она стала вытягивать меня из трясины. Бедняга поскользнулась в своих калошах и упала, но не выпустила палочку из рук.
Я не знаю, откуда в маленьком старческом тельце нашлись такие силы, но одним рывком она вытащила меня из болота. Я обняла бабу Ганну и заплакала.
- Нічого. Нічого страшного. Бач, як мене не послухала, то тебе провчити вирішили. – Успокаивала меня она. – Але тепер все добре. Все добре. Все добре.
Мои красные резиновые сапожки остались в болоте. Кикиморы забрали себе, так баба Ганна сказала. В шутку, наверное.

Она отдала мне свои калоши, а сама осталась в толстых, шерстяных носках из собачьей шерсти. Тишкиной шерсти. Переведя дух, старушка поднялась, кряхтя, поклонилась дереву, за ветки которого держалась, поклонилась на все четыре стороны и мы пошли домой. Я в калошах, а она в носках.

***

Лето красное, прекрасное! Кто ж в детстве не любит лето? Все любят и ждут с нетерпением. А вот июль – жарюль, так это вообще праздник!
Летние лагеря, рыбалки, танцульки и страшилки у костра. Через несколько дней и Я, должна была отправляться на второй поток в лагерь.
Баба Ганна, тоже участвовала в моих сборах. Давала мне мелочь на мороженное. Я тогда вечером, помогала ей вишню обрывать. Налепили вареников. И вдруг она говорит, мол, вынеси кастрюльку с варениками и угости ребят, друзей своих. Много наварили, а вкусные они пока свежие. Я послушно взяла кастрюльку и пошла на улицу. Ребята с жадностью набросились на вареники. Еще бы, гуляли целый день, на великах гоняли, голодные все.
Ох, и вкуснющщие вышли они, те вареники, с вишнями. А поливали их сгущенкой.

Но не о варениках речь то. Одному мальчику, Коле, не досталось. Он обиделся, было видно, но старался скрыть это. Да как говорится, в большой семье еб...м не щелкают. А всем в аккурат, по варенику и досталось.
И к слову, деревенские вареники очень большие, не как магазинные.

***

Если Вы в детстве были в пионерских летних лагерях, то Вам наверняка есть, что вспомнить и что рассказать. А кому не повезло, то всегда можно пересмотреть старый советский фильм «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен». Конечно, там все несколько утрировано, но все же, картина, позволяет окунуться в ту забавную атмосферу.
Скажу так, первый алкоголь, первая сигарета, первые поцелуи, первый макияж, первые драки, первая любовь. Именно такими словами, можно охарактеризовать пионерский летний лагерь.

Но самым большим достижением, считалось, удрать из лагеря! Сбежать, из-под присмотра пионер вожатых, не замеченными. Потом также, не замеченными и вернуться.
В один из дней, ребята договорились бежать на железнодорожную станцию. Возможно, Вы, Уважаемый читатель, очень удивитесь, мол, что там можно делать? Но в советском детстве, не было интернета и прочего подобного. Мы росли любопытными, подвижными и все было интересно.
Заброшенные дома, стройки, промзоны, электростанции, очистные сооружения и тому всякое подобное, открывали детскому уму и воображению особый мир, такую себе - советскую Нарнию. А начитавшись всяких приключенческих книжек, мы воображали себя непобедимыми героями, пиратами, солдатами, мушкетерами.

- То шо Ляля, йдемо? – Спросили ребята.
Но Я отказалась. В тот день, одна из девочек, обещалась принести и показать интересный журнал с модами и красивыми тетями, которых в обычной жизни не встретишь.
- Эх ты! – Раздасадовано ребята махнули рукой и помчали на встречу своим новым и опасным приключениям.
***
- Ви тільки акуратно дивиться бо якщо порвете, мамка вб’є! – предупредила девочка Ира.
Она выкрала журналы из маминой тумбочки и взяла с собой в лагерь.
Те заграничные журналы, были дверью в какой-то супер прекрасный мир! Такие красивые женщины, на которых мы, маленькие девчонки, смотрели, открыв рты.

Я рассматривала их и загадывала желание, что пусть, когда Я вырасту, то стану - непременно стану, такой же красивой, как они. Пусть у меня будет много таких же красивых платьев, такие помады и туфли, сиськи, жопа и ресницы. Я сжимала кулачки и жмурилась, когда загадывала это, чтоб наверняка и непременно сбылось. Мне так хотелось.

И да, тогда силикона особо не знали. В те далекие годы, все у женщин с обложек, было натуральным. Думаю, что если бы тот журнал, попался Вам после 2010 года, а тем более в 2020 – ом, то вряд ли бы Вы нашли что-то привлекательное в тех моделях. Мода так непостоянна. Но позволю себе, заметить, что она циклична и все возвращается на круги своя. Потому, уверена, что когда-нибудь, женщины перестанут уродовать себя болезненными процедурами «во имя красоты».

- Обережно, Я сказала! – Прикрикнула Ирина на меня. – Що ти своїма пальцями мацаешь! Га?
- Шо Я мацаю? – Возмутилась Я, потому что мне казалось, Я ничего в своей жизни не трогала столь аккуратно как этот журнал.
- Ти! Ти мацаєшь! Бач, не блищіть вже! – И девочка принялась трясти страницей журнала перед моим лицом. Страничка издала неожиданный звук и порвалась. Все ахнули!
- Це із-за тебе! Це ти винна! Циганва грязна! – Крикнула она мне. Этого уже терпеть Я не могла.
Мне стало обидно и захотелось плакать. Но с детства, у меня была особая способность. Я запрещала себе плакать, а когда, мне было больно или обидно, я начинала яростно сопеть и все вокруг, принимали это за агрессию.
Такое поведение, давало мне время оценить обстановку, серьезность ситуации и правильно рассчитать стратегию нанесение ударов противнику.
Я вцепилась ей в волосы.

- За циганву, відповідатимешь! – И началась девчачья потасовка. Журнал уже потерял свою актуальность.
Девочки, разнимать нашу драку не спешили, а напротив, выкриками подзадоривали еще больше. Те, кто постарше, были на стороне Ирки, так как она же имела тот журнал, а не Я, сопля зеленая.
- Давай, вмаж этой сопле зеленой, выскочке! – Так обо мне отзывались. И Я решила кусаться.
- Так, шо тут відбувається? - Послышался голос пионер вожатой.
- Я питаю! Що тут сталося? – Строго повторила она. Мы перестали мутузить друг друга.
Я слезла с крепкой Ирки.
- Оця циганва… - Только начала жаловаться Ира на меня, но тут рукой пионер вожатая показала ей, мол, заткнись. Взгляд девушки упал на журнал.
- Ого! – Присвиснула она. – Оце тема!
Она полистала его, потом сунула под мышку, и пошла к выходу, виляя задом.
- Це мій! Мій! – Крикнула Ирка.
- Був твій, а став мій! – Спокойно ответила пионер вожатая.
- Це … - Питалась вставить Ирка.
- Рота закрила. – Железным голосом сказала девушка и удалилась.
- Це все из-за тебе! – С ненавистью гаркнула Ирка на меня.
- А не треба було перти сюди той журнал! – В лицо ей кричала Я.

***

На душе было скверно. Как обычно в таких случаях говорят – кошки скребут. Нет, вовсе не из-за журнала. Было предчувствие нехорошего, непоправимого. И ребята все не возвращались. Я крутилась в кровати и не могла уснуть. Видимо соседку это достало, и она лягнула меня ногой в бок.
- Спи, давай, запихала вже.

Но спать не хотелось. Хотелось выть. Я скрутилась калачиком, поджала ноги, уткнулась лицом в подушку и заскулила.
Не знаю, сколько времени Я так «кублилась» но утром разбудили меня суетливые голоса. Кровать моя стояла возле окна, и солнце светило мне прямо в глаза.

Я отбросила одеяло, запрыгнула на подоконник и высунулась из окна. За окном бегали взрослые. Во дворе была милиция и скорая. Но самое странное, что реально насторожило… это носилки на земле. Тот, кто лежал на них, был накрыт с головой, белой простыней, на которой проступили и застыли капли крови.

- Що це? – Спросила тихо Я.
Другие девочки тоже стали просыпаться и подтягивались к моему окну.
Я открыла окно полностью и, хотела было спрыгнуть с подоконника. Это был первый этаж, не высоко и только взглянула в низ, как …
- Тссссс – Внизу, под окном, на корточках, сидели ребята. Один из них приложил палец к губам - Тссссс….
- Що трапилось? – Шепотом спросила Я.
На мальчишках «лица не было». А самый маленький плакал, размазывал сопли и слезы по щекам. Я чувствовала, случилось неладное и, боялась услышать, что…

- Колька! Колька, ночью под товарный поезд попал. – Сказал один из ребят.
- Ему голову разрезало. По рельсам размазало. – Сказал другой.
- Мы его … там на узловой. Мы думали они не тронуться. Думали… а он под колесами спрятался. Мы думали…- Шептал третий.

- Вы мне тут всех детей по-перепугаете. – Кричала во дворе Воспитатель. – Чего сюда то, принесли? Чего!?!
Носилки унесли. И действительно странно, что сюда привезли, а не сразу в морг. Оказалось, что ребята, тащили Колю, в лагерь, думали, что фельдшер местный помочь сможет как то. Что голову соберут и пришьют обратно.

Смену закрыли. Детей, родители позабирали из лагеря по домам. Я не знаю, был ли третий поток. Наш отряд, весь, разъехался по домам.
Коля, это мальчик с нашей улицы, это ему, тогда, не достался вареник с вишней.

***

Осень, она такая разная бывает. Вот до октября, вроде еще ничего так, бабье лето случается. А вот ноябрь мерзкий. Дожди да грязь. И на улице особо не погуляешь, не побегаешь, грязь разве что башмаками месить? Да лужи мерять на глубину?
Баба Ганна, топила груду.

Груда, это отсек в печке, что-то типа камина, но закрытого. Топила углем и дровами вместе взятыми. Так лучше. Дрова быстрее прогорают, а от них уголь занимается. Уголь тепло держит долго, дрова сгорели, а уголь только начинает тепло отдавать.

Мне же было поручено тесто на блины, перемешивать и приговаривать «на зиму теплую, на зиму коротую», что-то в этом роде, не помню. Я стояла на табуретке и орудовала половником в глечеке. На сгорбленной спине бабы Ганны, умостился Гришка, рыжий кот.
- Онуця! – Спохватилась баба Ганна. – Ану злазай до погребу, принеси вареню з перічки.
- Угу. – Кивнула Я.
На улице лил дождь и выл сильный холодный, пронизывающий насквозь ветер. В такую погоду, плохой хозяин собаку не выгонит. Я спустилась в погреб. Взяла баночку смородинового варенья и, собиралась было вылазить, но тут вспомнила, про темный потаенный уголок, в котором якобы жил «бабай».
Я считала себя уже довольно взрослой особой и непригоже мне, не пойми чего боятся. Я с мальчишками старше себя дралась, а тут «бабай» какой-то. Не на ту напали!

Я пошла туда, подсвечивая себе коногонкой.
Коногонка – это такой фонарь шахтерский, с личным аккумулятором, вещь нужная и удобная. Крепилась она на поясе, а сам фонарик надевался на голову.
Оказалось, что там маленький такой коридорчик, очень узкий и чем глубже в него, тем еще уже он становился, и ниже потолок. Наконец я уперлась во что-то и опустила взгляд в пол. Это были сапоги, кирзовые сапоги. Я решила рассмотреть все подробнее. И чем выше поднимался мой взгляд, тем отчетливее возникала фигура, сидящая на полу, в военной форме. Дошло до головы и…

Это был скелет! Скелет в военной форме второй мировой войны. Только форма эта принадлежала не советскому солдату, а фашисту!
Немецкая форма, солдата третьего рейха. Так корректнее звучит. Для советских детей, все, что касалось тогда Германии, звалось и ассоциировалось с фашизмом и Гитлером.

Нет, не мумия, а именно скелет, но одежда на нем не сгнила. На голове была каска, а рядом лежало ружье. Я не закричала. Но из моих рук выскользнула банка с вареньем и разбилась вдребезги, капли варенья с осколками разлетелись повсюду. Да, Я дрожала, но не кричала. Так вот ты какой, бабайка, из темного уголка!

***

Вообщем, в землянку Я пришла без варенья. А баба Ганна жарила блины и не поворачивала головы в мою сторону. Она знала, что Я видела бабайку.
- Отак буває онуця. – Тихо всхлипывая, начала свой рассказ баба Ганна.
Я не буду вдаваться во все подробности. Это тяжело вспоминать. Да и бабе Ганне тот рассказ давался тогда с большим трудом. Человеческие судьбы, сложные и искалеченные войной. Мне маленькой девочке тогда, это казалось, просто историей, из книжек или из фильма. Да-да, о таком фильмы снимают.
А тот, «бабайка» из погреба бабы Ганны, точнее тело или то, что от него осталось, был некогда, солдат. Действительно, настоящий немец, с которым у Ганны, во время войны, любовь случилась. Но она его убила. Любила и убила. Странно, правда? Да как же можно то, убить любимого человека? Нет, не странно.

Убила потому, что немец, фашист и стрелял «наших» людей, как сказала баба Ганна. Любовь к Родине, оказалась сильнее. Да и рассудите сами, какое будущее у них могло бы быть? Никакого. Вот так, из ружья и застрелила. Как говорят, жизнь за жизнь. И остался Он с ней. Навсегда. Она убила не любимого человека, она убила врага Отечества. И знали про то, только Я, баба Ганна да он, сидящий в самом темном углу погреба. Тот кого в детстве называла «Бабайка».

***

Прошло несколько лет. Многое изменилось. Но однажды мне все же довелось вернуться в ту деревню, уже, будучи подростком. Я побежала к землянке бабы Ганны. Бежала быстро, и было очень тревожно на душе. Но вместо землянки там оказался склад металласбора. Весь двор был в железках, трубы, каркасы, старые холодильники, запчасти от корпусов автомобилей и прочее. Все разложено на огромные кучи. Не было ни землянки, не погреба.
Я встала у калитки и осмотрелась. Пыталась найти хоть что-то мне знакомое или кого то. Ни бабы, не Тишки с Гришкой.
- Че уставилась? Че надо? – Неприятный, раздраженный женский голос.

Какая-то особа, женского пола, в грязном переднике, стояла возле больших весов, на которых лежали металлические штуковины, всяческий лом.
- Я бабу Ганну…
- Пошла вон отсюда! – Заорала женщина как ненормальная. – Я сказала, пошла вон. Нет тут уже никого, года четыре как нет!
Я развернулась и пошла на станцию. Нервная женщина продолжала кричать мне в след.
- Ходят тут, отродье чертово, вынюхивает!!!
По моим щекам текли слезы из-за незаслуженной обиды. А может, и нет обиды вовсе. Я понимала, что никого там уже нет. Потому, что давно, года четыре назад, кажется, мне снились и бабка, и ее кот с собачкой, и …. солдат из темного угла в погребе.
Я опоздала.

А еще, в этот календарный день, да только, 4 года назад, должна была Я прийти к бабе Ганне, та очень уж просила и Я пообещала да не сделала, не пришла. Я теперь вот, поздно, стало быть. Не попрощались толком, по-людски. Думаю, зла она на меня не держала за безответственность.
А с этой деревней, меня больше ничего уже не связывало. Почти ничего, кроме воспоминаний.