Думаю, многим известно, что все роддома России закрываются на так называемую “помывку” раз в полгода. Происходит это событие с некой торжественностью, новых рожениц в роддом принимать перестают в N-ый день, уже счастливых мамочек в течении 5 дней выписывают к не менее счастливым папочкам, бабушкам и дедушкам. И... Как говорит одна моя знакомая: “Гуляй, рванина - мать пенсию получила!”

Первые три-четыре дня все поют и гуляют, разбившись на группки по этажам, периодически встречаясь в курилке. Салаты, шампанское, конфеты, наливочки-настоечки, торты, громкая музыка, задорный смех и кое-где подтанцовка... Везде гуляют, конечно же, по-разному, где-то громче, где-то тише, все зависит от главного врача роддома, но принцип практически одинаков везде и помпезность гулянки можно сравнить только с празднованием Нового года.

Первую неделю все гуляют и догуливают, а вот на вторую уже начинается сама “помывка”. Средний и младший медперсонал моет, скоблит и красит стены, полы, потолки и весь инвентарь, а старший тщательно следит за ходом работ и чтобы ни в коем случае не было никаких гулянок, премии и КТУ лишали нещадно. Обычно на ночь в пустом роддоме оставалось трое человек: охранник ВОХР, врач и медсестра или акушерка. Вот об одной из таких ночей и пойдёт речь.

Лена заступила на дежурство, с ней дежурили одна из акушерок род.зала, Ольга, и молодой сотрудник ВОХР, который неоднократно делал недвусмысленные намеки Лене, чем сильно раздражал ее. Раздосадованная Ленка поднялась на четвертый этаж в ординаторскую, переоделась, попила чаю, прислушалась к звенящей тишине пустого здания. Говорит, стало как-то не по себе.

И решила сходить в другое крыло, в род.зал к Ольге, чтобы скоротать вечер. Здание в виде буквы П, детское отделение, где работала Лена, в одном крыле - четырехэтажном, род.зал в другом - двухэтажном. Чтобы попасть в родзал, ей надо было либо спуститься на лифте на первый этаж, пройдя мимо надоедливого охранника, а затем подняться на второй, либо пешком пройти через весь роддом с четвертого на второй, пройти мимо отделения интенсивной терапии и свернуть в род.зал.

Было жутко идти по полутемному роддому, но встречаться с охранником и слушать его пошленькие шуточки тоже не хотелось. Отвлекая себя разными мыслями, Лена пошла. Благополучно пройдя четвертый и третий этаж, зашла на второй и ускорила шаг, в коридоре было темно, только от открытых дверей палат рассеивался синеватый свет кварцевых ламп. Где-то на полпути Ленка услышала тихое пение, подумала, что Ольга где-то рядом работает, напевая. Пошла ещё быстрее.

Чем ближе подходила к крайней палате на этаже, тем чётче слышала пение и разобрала слова. Тихим голосом, чуть запинаясь, как будто качает ребёнка или ходит, женщина пела знаменитую песню Т. Булановой: “Баю - бай, усни, мой мальчик....”. Первой мыслью было, что кого-то не выписали по необъяснимым причинам и ей забыли сообщить, но, вспомнив, что последняя мамочка была выписана как минимум полторы недели назад, Лена ужаснулась. И побежала, молясь быстрее добежать до род.зала и застать там Ольгу. Пробегая мимо крайней палаты, боковым зрением подруга уловила какое-то движение в свете кварцевой лампы. Пение так и не смолкло.

Добежав до Ольги, Ленка потянула ее в отделение, но та с усмешкой сказала: “Да не надо туда ходить, Рыжую нашу услышали, прошли, значит, боевое крещение! Успокойтесь!” Спустя некоторое время акушерка рассказала Лене такую историю: “Лет пять назад привезли к нам роженицу, красивая такая девка, рыжая, как огонь. Длинная коса почти до пят, дежурил как раз Максим Леонидович, а он, по старому суеверию, заставлял всех рожениц волосы распускать и даже заколки у некоторых, особо непослушных, отбирал, хотя СанПином это запрещено.

Вот и Рыжей косу расплели и в род.зал подняли, роды были стремительные, даже эпизиотомию провести не успели, разорвалась жутко, бедняжка. Умерла от одномоментной потери крови в три литра, сынишку в реанимацию сразу забрали, а ее так и не откачали, хотя старались изо всех сил. Ну, вы Максима-то знаете! Тот ко всем со всей душой! Вывезли ее на каталке в инвентарную и оставили до приезда сотрудников морга, санитарочка косу ей заплела и положила рядом вдоль тела.

Через некоторое время освободился опер.блок, и санитарку позвали срочно мыть его перед следующей операцией. Та пошла в инвентарную (для каждого помещения в мед.учреждениях отдельный инвентарь - халат, тряпка, ведро и швабра), заходит и смотрит, что у Рыжей коса расплетена и волос стелется по полу, она опять заплела, положила уже под простынку и пошла мыть. Вернувшись, опять увидела распущенные волосы, опять заплела и пошла искать вредителя, который ей специально вредит, работать мешает.

Ну Вы знаете наших санитарок, перед ними даже генерал в стойку встанет! Крик стоял знатный, но никто не признался, работы выше крыши, попросту некогда было тогда шутить! А она все не унимается, зашла в инвентарную - волос распущен, заплетет и выйдет, заходит тут же - опять расплетен. И так пока не забрали девку. Санитарку главный от работы на месяц отстранил. А у нас с тех пор свое личное привидение. И батюшку вызывали. Вон, видите кресты по углам? Каждую помывку прорисовываем. А толку ноль! Как ходила, так и ходит, поет.

Кто-то видел силуэт над кроваткой ребенка, кто-то в пустой палате на кровати, кто-то просто пение слышал, но является она только сотрудникам и никогда роженицам и беременным. Почему? Никто не знает. Ходили слухи, что кто-то из сотрудников даже с мужем ее связывался, чтобы сорокоуст ей заказал. Но все без толку. Спокойная она, Рыжая наша, так что не бойтесь!”

Лена, ошарашенная этим рассказом, не сомкнув глаз, провела эту ночь в закрытой ординаторской и больше ночные дежурства не берет. Но до сих пор периодически слышит рассказы о новых встречах с Рыжей и в очередной раз ужасается.