Маленькое бледное тельце, лежащее на черной сырой земле, и слегка прикрытое сверху мхом, ветками и листвой, я заприметила сразу. Дернула бабушку за рукав, а сама зажмурилась, боясь снова взглянуть. Хватит с меня маленькой детской ручки, беззащитно точащей из этой зловещей грязной кучи.

- Ты чего? Не бойся! – успокоила меня бабушка. – Это же просто кукла!

Она была права. На земле лежала обыкновенная кукла. Маленькая кукольная девочка с веревочными волосами. Выглядела она, конечно, страшновато – неестественная поза, вытаращенные глаза, рот с набившейся в него землей... Но это было совсем не так ужасно, как обнаружить в кустах настоящего младенца.

Наш с бабушкой путь к колодцу пролегал мимо болотца. Мы шли по плотной, утрамбованной десятками ног и укрепленной подгнившими досками тропинке. А слева, там, где не ходили люди, растекалась и хлюпала черная жирная грязь с выступающими из нее извилистыми корнями деревьев. Грязь эта постепенно переходила в илистую болотную топь. А за ней шла кромка зеленоватой воды, по поверхности которой, словно малюсенькие циркачи на ходулях, бегали водомерки. Кому и зачем понадобилось оставлять тут куклу, я не могла даже представить.

Если ее хотели выкинуть, то могли бы отнести вместе с остальным мусором на свалку. Свалка у нас в деревне была, и какая! Настоящая гора метра два в высоту и двадцать в ширину, заросшая крапивой и гигантской сочной полынью, забивающей своим горьковатым запахом запах тухлятины. Местные выбрасывали все отходы только сюда, и зорко следили, чтобы никто не нарушал это правило.

Забыть куклу тоже не могли – забытые вещи не прячут под листвой и ветками. Оставался один вариант – куклу хотели похоронить. Может, это местные детишки, игры с которыми были для меня под запретом, сотворили такое? Мне почему-то стало жалко куклу. Я даже спросила, можно ли взять ее домой, но бабушка запретила. Мол, ты городской ребенок, в местные порядки не лезь... Помни, это деревня, тут свои обычаи, и за их нарушение карают очень жестоко. Я не настаивала.

Источников питьевой воды в деревне было два. Большой колодец, из которого черпали воду соседки. И узкая труба, из которой вытекал тоненький прозрачный ручеек. Бабушка всегда ставила ведро под эту струйку и терпеливо ждала, пока оно наполнится, называя этой «живой водой». В противовес накопившейся в колодце стоячей «мертвой воде».

Однажды, когда бабушка отвлеклась, разговорившись с местными, я заглянула в самую глубь колодца. Но едва заметив это, баба Аня тут же оттащила меня прочь, ругаясь на чем свет стоит. Она кричала, что из стоячей воды мог вылезти кто угодно. А я решительно не понимала, кто может жить в колодце, где нет ничего, кроме черного-пречерного дна. И как местные пьют оттуда воду, если кто-то в ней живет, и, видимо, там же и ходит в туалет?

На этот вопрос ответов было не получено, как и на многие другие – бабушка была не слишком разговорчивой, хоть и выросла в этой деревне, и знала тут каждый кустик. С детства я усвоила только то, что деревня – это безумно опасно, что никуда нельзя уходить со двора, и что у местных много странностей, на которые не нужно обращать внимания.
Впрочем, реально пугали меня только три возможных опасности. Дядя Митя, про которого взрослые шептались, что он сидел. И громким шепотом добавляли, что сидел он по какой-то ужасной статье, про которую при мне нельзя говорить. Стадо гусей, с которым приходилось сталкиваться всякий раз по дороге к роднику. Причем гуси были очень агрессивные и постоянно норовили схватить меня за подол платья. И огромная мохнатая собака по кличке Джек. Пес ростом был больше бабушки, если бы встал на задние лапы. И хоть он был надежно привязан к своей будке, мне казалось, что веревка вот-вот разорвется, и ужасный Джечка бросится на нас, обнажив клыки. А вот всякие обитатели колодцев ужаса во мне не вызывали. Я же сама туда заглядывала – там никого нет.

Потом к нам приехал из города дядя Слава, а с ним его невеста тетя Ия. С ними стало повеселее. Дядя – высокий, спортивный, ходил на курсы каких-то редких восточных единоборств, название которых я так и не запомнила. Но знала, что борцы мастерски размахивают специальными палками. Тетя Ия – молодая девушка с дерзкой стрижкой, черными жирными стрелками на глазах, крупными серьгами-кольцами в ушах и в таких коротких шортах, что вся деревня косилась на нее неодобрительно. Зато я в нее почти влюбилась. Она вела себя очень свободно, заливисто смеялась и всегда была готова со мной поиграть. Несмотря на все это, родня ее не одобряла. Бабушка как-то отозвала Ию в сени, и шепотом сообщила, что в деревне так ходить нельзя, нужна юбка, да подлиннее. Она, мол, выросла в деревне, и по-доброму предупреждает, как старший товарищ, что здесь за такое могут избить, а в некоторых случаях и убить.

Я слышала, как Ия спросила в ответ с вызовом, мол, знаете ли вы такие случаи, чтобы кого-то и правда убили, а не просто обсудили за глаза. И бабушка просто и тихо ответила «знаю». И от этого «знаю» стало очень тревожно. Потом они еще о чем-то говорили, но подслушать уже не удалось, потому что меня рассекретили и выгнали в сад, на самовыпас, как называла это бабушка.

Через некоторое время Ия вышла из дома, и уселась на крыльце с гитарой. Я подошла поближе. Она тихонько мурлыкала что-то под нос.

Эх, мутная вода, ведьмина беда…
Люди иногда уходят в города…
Люди иногда уходят навсегда…

- А что это значит? – с любопытством спросила я.

- Да так, набор слов по мотивам услышанного. Что слышу, то пою, называется. Не бери в голову. Хочешь, повырезаем что-нибудь из дерева? Я умею, могу научить.

Я радостно согласилась. Ия сорвала с дерева небольшую гладкую ветку, обрубила ее двух сторон, а потом стала перочинным ножичком вырезать на ней узоры. Получалась настоящая волшебная палочка, мне очень понравилось. Мне вообще нравилось играть с Ией. Но казалось, будто после того разговора с бабушкой она стала более задумчивой, а может просто нас на всех обиделась. А вскоре они с дядей уехали в город, и снова стало скучно и страшно. Да еще ко всем прочим беспокойствам прибавился стук по ночам.

- Тук-тук-тук! – раздавалось с улицы, кто-то стучал в дверь. Мама беспокойно ворочалась, а бабушка вела себя словно генерал, отдающий распоряжения. Замри, дверь никому не открывай, делай вид, что ты спишь... Но стук продолжался.

Потом он затихал, но тут же раздавался уже со стороны окна, становясь все громче и настойчивее. Я очень боялась, что тот, кто стоит за окном, сейчас откроет ставни, разобьет хрупкое стекло, и проникнет в дом, но такого не происходило. Через некоторое время стук прекращался, а бабушка в очередной раз говорила нам, чтобы ни за что и никому не открывали, если не хотим проблем. И сколько я ни пыталась выяснить, что это за стук, никто мне ничего не объяснял. Только однажды мама пробормотала что-то невнятное из серии «Наша бабушка врач, ты что, хочешь, чтобы ей пришлось куда-то бежать ночью, и первую помощь оказывать?». Мне этого точно не хотелось. Я бы и без этих слов не открыла ночью никому и ни за что, ну не был у меня такой потребности.

Стук раздавался чуть не каждую ночь, становился все бесцеремоннее и громче, и однажды он раздался уже не только со стороны двери или окна, а со всех сторон одновременно, как будто к нам ломится целая толпа. Я спросила, не могут ли неизвестные пробраться в дом через печную трубу, и бабушка, хлопнув себя по лбу, метнулась по направлению к печной заслонке. Она задвинула ее, и в тот же миг, а может мне это просто показалось, чьи-то когтистые лапы ударили по крыше.

- Они не войдут? – спросила я шепотом.

- Без приглашения не войдут. А мы их не приглашаем.

К счастью, на следующую ночь к нам уже не стучали, а то бы я вовсе сошла с ума от страха. Мне даже кошмары стали сниться на фоне стресса. Хорошо еще, что Ия рассказала мне, как бороться с кошмарами. Она знала от них верное средство. Если тебе снится монстр, нужно во сне сделать шаг к нему навстречу. Тогда монстр исчезнет. Если же чудовище попадется настойчивое, то следует спросить его, кто оно и чего хочет. Тогда неведомое существо обязано будет представиться по всей форме, но чаще всего наступает пробуждение, потому что монстры ленивые, и очень не любят говорить с людьми. Кстати, я до сих пор часто использую этот трюк, не знаю уж, самовнушение это, или нет, но всегда действует.

Взрослые занимались своими делами, а у меня особых дел не было. С местной детворой играть мне не разрешали. Во-первых, эта шпана наверняка бы научила меня плохому: например, не мыть руки, есть грязное прямо с налипшими глистами, ругаться нехорошими словами. Во-вторых, за ними никто не следил, а, значит, каждую секунду они подвергались опасности. Могли заблудиться в лесу, утонуть, упасть с дерева, и так далее. А уж я, городской ребенок, в первый же день бы погибла в такой компании. Ну, по мнению бабушки. Стоит ли говорить, что местные дети меня невзлюбили, и время от времени, когда взрослых не было поблизости, кричали через забор обзывательства, или кидались камнями.

Не разрешали мне общаться и с животными. Все коты в деревне были объявлены блохастыми, больными и страдающими от стригущего лишая. Ты же не хочешь, чтобы тебе пришлось обстричь твои прекрасные косы? К собакам я и сама не лезла – огромный Джечка с его мощными клыками не вызывал во мне никаких теплых чувств, только желание пробежать поскорее мимо, пока он не проснулся, или, не дай бог, не освободился от сдерживающей его веревки. А уж гусей, коров, свиней, коз и уж тем более кур я, городской ребенок, за животных и не считала. Для меня это была какая-то простейшая форма жизни, примитивная и неспособная к общению.

Но вот однажды с соседнего участка к нам пробрался кот. Роскошный, необыкновенно пушистый серый котяра неизвестной породы. Про этого кота я слышала и раньше, говорили, что один мальчик хотел его погладить, а он отгрыз этому мальчику нос. Вроде бы это был не домашний кот, а полудикий, и привезли его чуть ли не из Сибири. Но на счет Сибири я не уверена, для меня тогда все далекие уголки нашей родины назывались Сибирь. По крайней мере, до того момента, пока обеспокоенные моей географической неграмотностью родственники не повесили на кухне огромную карту несуществующего уже СССР размером с полноценный настенный ковер. Так что огромный серый зверь с недоброжелательной мордой мог быть привезен откуда угодно. Он вальяжно сделал несколько шагов, и сел метрах в пяти от меня, словно желая проследить, что я буду делать дальше.

Я же придерживалась той тактики, которую мне посоветовала Ия. Она любила животных, особенно кошек. И говорила, что знакомство с ними всегда надо начинать с уважения. Например, с того, чтобы не быть выше кошки. Желательно встать на четвереньки или присесть на корточки, и замереть в таком положении, чтобы животное смогло тебя изучить. А уж потом завязывать контакт глазами. И главное – не спешить. Иногда на это нужны дни или даже недели.

По совету Ии, я присела на корточки, и долго сидела так, не шевелясь, пока кот внимательно смотрел на меня, а я на него. На следующий день пушистый гость явился вновь, просочившись в дыру между досками забора. Он стал приходить каждый день, и однажды мне даже удалось угостить его кусочком сосиски, которую я заранее утащила из холодильника. Однажды кот даже разрешил себя погладить. А потом и вовсе привык, и мурлыкал у меня на руках. Я нежно поглаживала его, называя Иннокентием Васильевичем. Мне казалось, что у такого сильного и солидного кота должно быть очень солидное имя.

И вот в тот момент, когда я гладила котика, я вдруг услышала странный звук у себя за спиной. Как будто с крыши соседнего дома, граничащей с забором, кто-то спрыгнул на наш участок, и приземлился прямо позади меня. В этот момент острые когти напуганного Иннокентия Васильевича вонзились мне в плечо. Я обернулась. Передо мной стоял мальчик лет 10-12. Высокий, белобрысый, по-деревенски загорелый. Он смотрел на нас с котом, и улыбался.

- Вот ты где! Я следил за тобой! – произнес он, обращаясь к коту.
- Это мой котяра! – сказал он, обращаясь уже ко мне. Я с сомнением отнеслась к этим словам, поскольку с моей точки зрения Иннокентий Васильевич не мог иметь хозяина. Он только сам мог повелевать каким-нибудь недалеким человеком, который его кормил.
- Правда? – Недоверчиво спросила я.
- Правда! – ответила мальчик. Подошел и варварским образом взял кота за передние и задние лапы, подняв его, словно тушку на вертеле. Лицо он при этом интуитивно отодвигал подальше от кошачьей морды.
- Он меня в прошлый раз за нос цапнул! – пояснил малец. И я тогда поняла, насколько преувеличивала бабушка все неприятности, чтобы посильнее меня напугать.
- Меня, кстати, Мишкой зовут! – сообщил мальчик.
- Варя! – представилась я.
- Я тебя раньше не видел! – сказал Миша. Я сообщила, что приехала с родными на лето из города. Он тоже оказался городским, только его семья позволяла гораздо больше вольностей, чем моя. Поэтому Миша мог действительно наслаждаться отдыхом, бегая повсюду, и заводя знакомства среди местных, а не просто слоняться по участку, как я.

Я пожаловалась, что местная детвора меня не любит. Что из-за забора с другой, не с Мишкиной стороны, в меня летят камни и доносятся всякие нехорошие слова. Миша на это ответил, что его тоже не приняли сначала, но после того как он лично сходил на болотце, все насмешки стихли, и ребята стали смотреть на него с уважением.

- А почему именно на болото? – уточнила я. Но Миша так и не смог внятно ответить на этот вопрос. Сказал только, что есть какое-то местное поверье, мол, в болоте, и вообще во всякой стоячей воде, живет что-то страшное. Хотя на самом деле ничего страшного там нет, нужно только опасаться змей. У ужа есть желтые ушки на голове, а у змеи их нет, она черная вся целиком.

Но это я знала и без него, потому как уже однажды натыкалась на змею на нашем участке. Сначала я думала, что это кусок шланга, который можно приспособить в хозяйстве. Но внезапно шланг зашевелился, а я убежала в дом. Так что в этом смысле на болоте не было ничего такого, что могло бы напугать меня до беспамятства.

У меня в голове даже созрел дерзкий план пройти с Мишей к болоту, продемонстрировав бесстрашие. Но это было практически нереально, потому что меня тут же бы начали искать. Поэтому я решила сначала попробовать уговорить маму или бабушку сводить меня туда. Но они, понятное дело, отказались.

Мы виделись еще несколько раз, и в эти встречи Миша был как-то чересчур взволнован, и говорил, что в его дом пробрался игоша, но что он имел в виду я так и не поняла. Он объяснял, что это что-то вроде младенца, но младенца злого, и что зря он, Миша, однажды ночью открыл этому окно, потому что тот стучал. А еще, что теперь дом придется освящать, что-то в этом духе.

Вскоре Мишу увезли в город, но зато у меня появилось новое развлечение. Мама с бабушкой решили, что я должна обязательно пить парное молоко, и договорились с одной из соседок. Правда, жила она в небольшом отдалении от нас, минутах в десяти-пятнадцати ходьбы. Там, за оврагом, стояло несколько отбившихся от деревни домов, жители которых разводили коров, и пасли их на ароматном звеняще-жужжащем лугу, усыпанном розоватыми цветами клевера. Каждый вечер мы с мамой преодолевали овраг, и ждали на скамейке у дома, когда баба Нина подоит корову и вынесет нам банку парного теплого молока, необыкновенно сладкого, по сравнению с городским, пакетным.

Иногда до меня доносились обрывки чьих-то разговоров, но местные говорили, во-первых, не совсем чисто, с примесью непонятных мне слов. А во-вторых, они обсуждали какие-то сказки или ужастики. Какую-то Нюрку, которая побежала на тридцатый аборт, и из-за нее по всей деревне игоши. Сейчас, как взрослая женщина, я бы, конечно, ужаснулась, и наличию в деревни нечисти, и особенно несознательности этой Нюрки, которая постоянно зачинала и изживала из своего чрева детей. Но тогда мне не казалось, что происходит что-то ужасное. Вся деревня была для меня опасным местом. Тут и огромные собаки, и агрессивные гуси, которых я раньше никогда не видела, и змеи-шланги, ну конечно тут еще и игошки живут, где же им еще жить? Конечно, разговоры такие велись не каждый день, в большинстве случаев мы с мамой просто сидели на лавочке и смотрели на безмятежный луг, край которого соприкасался с полоской леса. А потом выходила баба Нина с трехлитровой банкой, полной молока. Я до сих пор не знаю, зачем нам надо было столько молока на троих.

Несколько раз баба Нина даже продемонстрировала процесс доения, который, если честно, не привел меня в восторг. Корова казалась мне грязным и своенравным животным. Я даже какое-то время отказывалась от обязательной кружки молока на ночь, расстраивая родных. А потом случилось неожиданное. Однажды мы пришли за молоком, а баба Нина сказала, что корова пропала, и не будет теперь молочка.

- Как пропала? – удивилась мама.

- А вот так. Болотница утащила ее! И съела! – сказала баба Нина. И больше ничего пояснять не стала.

С тех пор ничего не менялось особо, только однажды, когда мы с мамой пошли за водой, я заметила, что там, у родника, лежат, присыпанные листвой и мхом, уже две куклы. Кукольное кладбище росло. Причем, очевидно, что тот, кто «хоронил» кукол, мог бы закинуть их прямо в болото, если бы подошел к нему поближе. Но делать этого он не стал.

Я раздумывала, с кем из взрослых поговорить об этом странном кукольном кладбище. Ну уж точно не с бабушкой. Слабым звеном была мама, она читала книжки по педагогике, и стремилась воспитывать меня правильно, а не отвечать на вопросы коротким «не знаю». Вот к ней я и пристала, как банный лист. Мама немного подумала, и ответила как-то очень расплывчато, что есть такая штука как «предрассудок», «суеверие». И вот здесь есть такое суеверие, что в болоте, в стоячей воде, живет какая-то нечисть. И чтобы эта нечисть не воровала скот и детей, ей приносят символическую жертву, в данном случае куколок. С тех пор, конечно, Болотница занимала все мои мысли, и я даже пыталась изобразить ее на бумаге, но это занятие было прервано воплем бабушки, которая тут же сожгла неоконченный рисунок, как будто Болотница сейчас выпрыгнет из него, и нас всех сожрет.

К моей радости, через пару дней в деревню вернулся Миша. К тому моменту мне уже удалось убедить родных в том, что никакой он не хулиган, и ничему плохому меня не научит, а родители у него – порядочные интеллигентные люди, к тому же городские. Теперь мне разрешали ходить к нему на участок, а еще гулять с ним по деревенской дороге туда и обратно, но только от оврага до колодца, не дальше. Надо ли говорить, что этот процесс поначалу строго контролировался. Но потом мама с бабушкой немного расслабились. И однажды мы сумели незамеченными уйти со двора.

- А что там за болото? Правда, что там Болотница живет? – пытала я Мишку. Но он только посмеялся, заявив, что Болотницы не существует. А вот игошки существуют, он их лично видел.

Где-то около помойки нас встретила ватага деревенской детворы. И хоть мы ничего плохого им не сделали, ребята хмурились и ворчали, называя нас чужаками и неженками. В ответ Мишка заявил, что мы как раз шли на болото. И это заявление почему-то заставило детей захлопнуть рты. А мы действительно пошли к болоту, к тому самому, которое я видела, когда мы с бабушкой подходили к роднику, только с другой стороны.

Здесь было что-то вроде каменистого пляжа, только под ногами была не галька, а острые колючие выступы, которые ощущались ступнями даже через шлепанцы. Эта насыпь укрепляла с этой стороны бережок болотца, которое показалось мне не пугающим, а чрезвычайно интересным. В деревне все было необычным – и огород, и лужи, в которых иногда жили лягушки, и жужжащий луг. Но болото было настоящим сосредоточием жизни, гимном жизни. Там живым было все – каждый сантиметр воды, каждая веточка, каждая травинка. В болоте жили улитки, плавали мальки, квакали лягушки. Из болота торчали камыши, или рогоз, я забыла, как правильно, помню, что Мишка объяснял мне, в чем именно разница. И ужа мы увидели практически сразу – он, извиваясь, полз по кромке болота. Это совершенно точно был уж – его мы узнали по светлым «ушкам». Маленький плоский камушек, брошенный в болото так, чтобы несколько раз отскочить от воды, вызывал целый салют из звуков. Все вдруг начинало квакать, шуршать, стрекотать и плескаться. И мы словно завороженные смотрели на этот бесконечный жизненный цикл рождения и смерти. Здесь все постоянно рождалось, жило, съедало друг друга и умирало, а останки падали на илистое дно, чтобы снова дать жизнь чему-то новому. И я находила в этом наблюдении неизъяснимую прелесть. Как будто это болото добровольно приоткрывало мне какую важную часть своего истинного нутра.

Мы снова и снова кидали камушки, довольные переполохом в болоте. А потом Мишка притащил большой камень, очень тонкий и плоский, и мастерски метнул его в воду. Камень отскочил от воды, оставив на ней небольшую ямку с расходящимися кругами. И снова приземлился на воду. И снова, и снова. Только теперь ничего не пело, не стрекотало, не плескалось и не квакало. И над болотом повисла какая-то непривычная для деревни тишина.

Когда я только приехала из города, я сразу поняла, что в деревне тишины не бывает. Там постоянно раздаются какие-то звуки, совершенно не похожие на городские. В городе ездят автомобили, грохочет стройка, ругаются соседи, шуршат метлой дворники. А в деревне звуки другие. Там раздается мычание коровы, лай собаки, кудахтанье кур, бодрый крик петуха, мяуканье кошек, жужжание многочисленных насекомых, мерный стук тяпки… Деревня днем никогда не молчит. А сейчас она замолчала, как будто этот последний огромный камень пробудил что-то или кого-то, кто съел все звуки разом. Мы прислушались и переглянулись.

- Миш, а почему все замолкло?
- Я бы тоже хотел это зна…

Мишка запнулся на полуслове. Я проследила направление его взгляда, и вдруг увидела, что из мутной воды, выпуская пузыри из глаз, выглядывает женское лицо. Я зажмурилась, но лицо никуда не делось. Оно даже как будто приблизилось к нам, точнее всплыло. Мишка взял меня за руку и потащил прочь, кричал, чтобы я бежала, но я словно остолбенела, и только слышала его удаляющийся топот. Я вспоминала слова тети Ии – нужно сделать шаг навстречу монстру. Тогда проснусь. Я сделала усилие над собой, и шагнула вперед.

Женщина тоже вылезла из болота до пояса, посмотрела на меня, и улыбнулась. Она была бледная, я тогда еще подумала, что нечеловеческая это бледность. Волосы длинные, распущенные, все покрытые налетом из тины и водорослей, от чего казались зелеными. И пятна на теле, на лице пятна… Но не смотря на это было понятно, что женщина эта когда-то была красавицей.

- Вы Болотница? – спросила я, помня, что чудовище должно представиться.

- Можно и так сказать. На самом деле меня Настя зовут. Не боишься меня?

Теперь я уже не знала, что отвечать, к такому Ия меня не готовила, но принцип я поняла хорошо – если ты чего-то боишься, идти нужно к нему, а не от него.

- Нет, не боюсь! – сказала я. И снова сделала шаг навстречу обитательнице пруда.

- Ну и хорошо. А игошечек моих не боишься? Нюрка от них избавляется, а я усыновляю. Своих деток-то нет, не довелось.

- Нет! – снова нарочито бодро ответила я. А потом созналась: - Я их и не видела.

- О, это легко исправить! – сказала Болотница. И хлопнула в ладоши. И навстречу ей из высокой травы, из воды, из зарослей камыша (или рогоза) стали появляться бледные младенцы с огромными ртами до ушей. Одного из них Болотница взяла на ручки.

Я решила держаться плана, который обозначила Ия, и снова сделала шаг вперед, в мутную жижу. И мне показалось, что Болотница снова улыбнулась. А когда ко мне подполз бледный, одутловатый и неприятный игошка, тоже взяла его на ручки. Колыбельных я не знала тогда, откуда бы знать их мне, единственному ребенку в семье. Но зато помнила песенку Ии, очень похожую на колыбельную.

Мутная вода, ведьмина беда…
Люди иногда уходят в города…
Люди иногда уходят навсегда…

- Смелая какая девка. Прямо как я когда-то. А хочешь подарочек? Возьмешь подарок, не побоишься?

- Не побоюсь! – снова сказала я. Но теперь уже страха не было вовсе. Я поняла – это, чем бы они ни было, не причинит мне вреда. Сон скоро кончится. Пробуждение близко. Я сделала еще шаг, и Болотница заключила меня в свои теплые объятия. И я ощутила такую радость на душе… И наслаждалась тем, как мои ступни тонут в толще вязкого ила.
Она нагнулась ко мне и поцеловала в лоб. И это был нежный, добрый, почти материнский поцелуй.

В этот момент, судя по наблюдениям Ии, должно было наступить пробуждение, но оно не наступило. Зато я, наконец, услышала звуки деревни. К болоту с криками и матюками бежали местные. Видимо, Мишка позвал их на помощь.

Отовсюду раздавались и ругательства, и молитвы, и причитания, и мамин крик, и собачий лай… Помню, как чьи-то сильные руки подхватили меня, и вытащили из болота. Позже оказалось, что вытащил меня тот самый сидевший сосед дядя Митя. С ними был и Джечка, какой-то спокойный, присмиревший. Теперь он не лаял на меня, а смотрел с уважением, и немного сторонился. И главное, ничего не было больше, ни игошек, ни Болотницы. Мне потом объяснили, что у меня был солнечный удар. Мишка это заметил, и побежал за помощью. Из деревни меня после этого срочно увезли.

Может быть, я бы забыла об этом случае, как забывают о детских фантазиях, но однажды сосед притащил мне рыбок. Двух маленьких сомиков в банке. Я чувствовала себя ответственной за эту живность, и исправно кормила их, и даже аквариум им купила новый. Но как-то утром заметила, что один из сомиков умер. Тут еще надо сказать, что хозяйка из меня ужасная, за два дня до этого я мыла полы, и оставила полное ведро грязной воды, которое уже успело зацвести (рядом со мной вода почему-то быстро зацветает, это я давно заметила). Я бросила взгляд на ведро, и вдруг услышала голос. Это был голос Ии. Она пела ту странную песенку, «мутная вода, ведьмина беда». Я интуитивно поняла, что делать. Я кинула сомика в ведро, и через пять минут он ожил. Я оставила его в ведре, как в санатории, на сутки, а потом он снова был помещен в аквариум, и прожил еще много лет. А я поняла, что вода, которая тухнет рядом со мной, обладает лечебным действиям. Я даже всем друзьям своим раздала по пузырьку, чтобы лечили грыжи и бородавки. Говорят, помогает.

У мамы и бабушки (пока она была жива) я по-прежнему пыталась добиться правды и узнать, что произошло тогда в деревне, и кем могла быть та женщина. Но они почему-то молчали в ответ на этот вопрос, отвечая только, что это «дело прошлое» и «тебе знать не надо».

Дошло даже до того, что я за деньги договорилась с одним забулдыгой, крутившим роман с местной библиотекаршей, чтобы тот достал мне всю периодику, касающуюся жизни нашей деревни чуть не с 60-го года. Но ничего там не нашла, кроме сообщения о 24-летней девушке Анастасии Кравцовой, которая была задушена и утоплена в том болотце. Заметка была короткая, и хоть меня очень удивила такая последовательность: задушена, потом утоплена, получается, задушена не до конца? Но найти ничего больше я не смогла. Кроме имени убийцы. Его звали Дмитрий Окуневский. Дядя Митя?

Ну а в целом, на меня это никак не влияет. Я живу себе дальше, недавно вот получила даже повышение по службе, сумев решить давние проблемы нашего начальника со спиной при помощи своей водицы. Живу как все, езжу отдыхать в теплые страны, квартиру взяла в ипотеку, скоро все выплачу, не пропаду. И жених имеется, хороший человек, любит меня до безумия. Одно только бередит душу. Часто вижу один и тот же сон.

Как я, скинув с себя одежду, погружаюсь в теплую болотную жижу. И плаваю в бесконечном болоте, вылезая на камушки погреться. И топлю ступни в мягком иле, а он забирает все мои грехи. Потом я снова ныряю я в мутные воды, и ухожу на дно, и здороваясь с каждым обитателем этого мира, с каждым жителем дна. А потом просыпаюсь, и снова теряю этот теплый благословенный болотный рай.