Так уж вышло, мама моя умерла, когда мне было всего 3 года. Я её совсем не помню, но отец мой всегда говорил, что она была хорошим человеком. К тому, о чём я вам хочу рассказать, эта информация никакого отношения не имеет. Просто так вышло – папа женился во второй раз.

Не сразу, конечно. Мне тогда уже 13 лет было, и я, само собой, восприняла это болезненно. Но что поделать – не моё это было решение. Нам нужна была женская рука в доме – отец часто уезжал в командировку, а с многочисленными нянями отношения у меня не клеились. Капризной я была и разбалованной отцовской любовью и заботой.

Мачеха же моя, Ирина Андреевна, была женщина волевая, достаточно строгая, но справедливая и разумная. Даже если я её не любила, чем старше я становилась, тем больше начинала её уважать. С моим отцом она, оказывается, была знакома уже очень давно, но выходить замуж за него долго не решалась. Не знаю уж, как он её уломал, но она пришла в наш дом и стала полноценной хозяйкой.

В принципе, мы с ней ладили. Она много читала, многое знала и понимала, шикарно одевалась и хорошо плела косички. Я любила её слушать и наблюдать, как она наносила на своё немного суровое лицо макияж.

Лишь одно меня всегда раздражало. Когда отец уезжал в очередную командировку, к ней в гости каждый вечер начинала приходить наша соседка с самого верхнего этажа – Светлана Аркадьевна. Я с ней до этого никак не контактировала, так как личностью она была ну крайне отталкивающей.

Ворчала без умолку – то ей дети во дворе мешают, то соседи ночью спать не дают, хотя буйных в нашем доме никого не было, то кто-то мимо пройдёт и нечаянно её заденет, а уж если с ней не поздороваться – пиши пропало! В общем, по её словам, окружала её одна бескультурщина, а каждый второй – хам.

Никогда она даже в сторону нашей двери не смотрела, меня и вовсе не замечала, будто я пятнышко или тень. Хотя я всегда здоровалась. Ну вроде бы. Но зато на меня она никогда не ворчала.

Так вот, каждый вечер, когда отца не было дома, она ровно в семь звонила к нам в дверь, проходила на кухню, садилась за стол… и тут начиналось. Она говорила безостановочно о чём только можно. В основном жаловалась на судьбу, на несчастную жизнь, на здоровье, на неблагодарных детей. Мол, кости ломит, суставы болят, голова раскалывается, руки и ноги немеют, никто не проведает, не спросит, как она. Твердила, что холодно ей, словно в лёд заковали, страшно по ночам и так одиноко – хоть волком вой.

Ирина моя слушала, слушала, головой кивала, чайку ей в кружку подливала и с таким сочувствием глядела ей в глаза, что я дар речи теряла. С чего вдруг моя всегда такая серьёзная и сдержанная мачеха сострадала этой особе, которая, по правде сказать, сама и была виновата во всех своих несчастьях? Я ломала голову, допытывалась у Ирины, но та упорно молчала и пресекала всякие мои попытки разговора на эту тему.

Но и я по сути своей очень настырная. К тому же, из сопливой девочки я вымахала в высокую и уверенную в себе и своих решениях девушку. Я рассказала всё отцу. Тоже, можно сказать, нажаловалась, мол, с какой стати эта брюзга каждый вечер, как он уезжает, занимает нашу кухню и ноет, ноет, ноет. У меня уже и вправду голова раскалывалась от этого нытья. Да и голос у Светланы Аркадьевны был до того скрипучий, что наша несмазанная дверь просто пела жаворонком.

Отец очень удивился и обещал поговорить с Ириной. И действительно поговорил, однако ничего не изменилось.

- Пусть приходит. Ирина знает, что делает, раз пускает её.

Я была в тихом шоке. С каких это пор Ирина решает, кого пускать в наш с отцом дом? Она от этой квартиры и сотой части не имела. И я решила всё сделать сама. Вот же дура.

В общем, в один прекрасный момент я взяла да и сказала:

- Светлана Аркадьевна, может, хватит уже к нам ходить? Здесь не центр психологической поддержки. Обратитесь к специалисту, раз вам так плохо. И давайте по чесноку, вы такая несчастная, потому что хотите такой быть. И ни здоровье, ни дети здесь ни при чём.

И сказала я всё это в довольно-таки грубой форме. Светлана Аркадьевна глянула на меня, встала и ушла. Я не могу сказать, что именно читалось в её взгляде, но произошедшим она явно была недовольна.

Иринин же взгляд говорил о многом: в нём угадывались недоумение, страх, испуг, сожаление и жалость. Я тогда думала, что ей жаль нашу соседку, но… как оказалось, не умею я читать людей.

- Дурёха ты, Настька. Не понимаешь, что наделала, всем ведь надо выговариваться, - негромко сказала мне мачеха и ушла в спальню.

В тот вечер больше я от неё ничего не слышала, да и такая обида меня взяла, что не хотела я внимать её словам и даже видеть. Во мне царила полная уверенность, что я абсолютно права и поступила правильно. Всем нам свойственно ошибаться.

Однако через несколько дней мне стало немного совестно. Всё-таки Светлана Аркадьевна была намного старше меня, а я могла бы выразиться и повежливее. Да и, знаете, масла в огонь подливал убитый вид моей мачехи. Ирина осунулась, стала тревожной и беспокойной, о чём-то постоянно думала и стала часто запираться в спальне. Я не знаю, что она там делала, но царила за дверью гробовая тишина, и лишь лёгкий аромат каких-то трав я постоянно ощущала, проходя мимо комнаты родителей.

Скоро должен был вернуться отец, и я чётко поставила себе цель – помириться с мачехой.

В одно солнечное утро я купила в магазине пирог и собралась подниматься к Светлане Аркадьевне. Я хотела договориться: если ей так важно вечерами беседовать с моей мачехой, то пусть они хотя бы чередуются. Один день – тётя Света к нам, а на другой – наоборот.

Я была полна решимости, как и всегда. Я твёрдо для себя определила, что не уйду от неё, пока не договорюсь, иначе наша Ирина совсем изведёт себя переживаниями за соседку.

Я нажала на дверной звонок, и через несколько секунд мне открыл дверь молодой парень в футболке и шортах.

- Здравствуйте, - посмотрев на меня и на пирог, юноша улыбнулся. – Вы ко мне?

- Я к Светлане Аркадьевне… Она дома? – я слегка растерялась от неожиданности.

Не знала, что тётя Света живёт со своим… сыном, племянником?

- Светлана Аркадьевна? – парень, видимо, тоже растерялся от моего вопроса. – А, вы, наверное, про женщину, которая здесь до меня жила. Так она же умерла. Я уже здесь лет шесть живу. Её сын, мой хороший друг, сдаёт эту квартиру мне…

Я не знаю, как в тот момент сумела совладать с собой и не выронить лакомство из рук.

Одно знаю точно: я застыла, как вкопанная, и вперилась взглядом куда-то в район дверной ручки. Мысли лихорадочно атаковали мой мозг, мне хотелось встряхнуться, дёрнуться, резко мотнуть головой, ущипнуть себя со всей силы или дать себе хорошую пощёчину. Парень что-то говорил, о чём-то меня спрашивал. Но разве я была в состоянии слушать?

Я сделала глубокий вдох, шумно сглотнула, развернулась и направилась к лифту.

- Подождите! Вы же…

Парень выбежал за мной, но я что-то промямлила, мол, извините, не знала, спешу. Двери лифта закрылись, и я поехала вниз. Пока ехала, немного пришла в себя и обнаружила, что пирог я всё-таки уронила.

В родную квартиру я вошла бесшумно. Я чувствовала себя настолько уставшей и измученной, что плюхнулась на диван одетая. Не помню, сколько я пролежала так, но успела вздремнуть, а когда проснулась, сразу же отыскала Ирину.

- Как такое может быть?

Мачеха моя сидела на кухне и что-то читала. Лицо её было бледное, худое, словно она чем-то сильно болела.

- Она выпивает меня, Настёна. Как я выпиваю вот эту кружку чая.

- Ир, объясни мне нормально, что пр…

- Насть, не обижайся, но тебе нужно быть добрее к людям, а к себе – построже. Я, наверное, не так тебя воспитала, да и сама я раньше ничего не понимала, пока она не начала приходить. Все мы одиноки и несчастны, а тётю Свету просто надо было выслушать, иначе бы она стала терзать всех в этом доме.

Наступило напряжённое молчание. Я смотрела на свою мачеху и абсолютно ничего не понимала. Или не хотела понимать.

- Насть, - продолжила Ира, - меня скоро не станет, а вот когда она к тебе придёт, не гони её, а просто слушай, и ты поймёшь, ты многое поймёшь. Она ведь не только ноет. А выговариваться нужно всем.

Ирина встала и ушла к себе. Больше мы с ней на эту тему не разговаривали. Возможно, просто не успели. Через две недели Ира умерла – сердечный приступ. Но я-то знала, что дело вовсе не в этом. Она её выпила и забрала.

Отец мой горевал очень долго. Пытался пить, но, слава Богу, не спился. Его родная сестра, у которой жизнь сложилась лучше и которая жила в Германии, пригласила его к себе погостить. И так вышло, что папа остался там. И меня с собой звал. Но я не могла. Я уже устроилась на престижную работу, влюбилась в парня, мне нравилось жить там, где я живу, и менять ничего не хотелось.

Я поняла, что мачеха моя была женщиной самой отважной, храброй и сильной из всех, что я знала. Она нас всех спасала, а я её погубила.

Вот, пожалуй, и всё. Извини, дорогой читатель, мне пора. Уже без пяти семь, а мне ещё нужно заварить чай. Светлана Аркадьевна не может без чая.