Każdy na swój sposób rozum traci.

- Пан Ховански! Пан Ховански!

Войцех Ховански обернулся.

- Пан Ховански, у вас выпало!

Соседка Войцеха – женщина средних лет, имени которой Ховански не знал по той просто причине, что оно его никогда не интересовало, протягивала ему палку его любимой краковской.

- Дякуем, пани…эммм… - Войцеху стало немного стыдно, оттого что соседка ему помогла, а он даже ее имени-фамилии не знает.
- Новицка, Катя Новицка – представилась женщина.
- Очень приятно, пани Новицка! – Войцех аккуратно взял руку соседки, которую та протянула ему для рукопожатия и старомодно поцеловал ее.
- Взаимно, пан Ховански! – пани Новицка слегка зарделась, но тут же преодолела легкое смущение и сказала – Не разбрасывайтесь краковской. Она, говорят, нынче недешева!
- Обещаю, больше не буду! – Войцех улыбнулся – Дякуем еще раз, Пани Новицка! Я побежал. Пан Юденич не любит опоздунов!

Ховански оглядел со всех сторон колбасу.

- Как хорошо, что ее теперь делают в защитной пленке! – сказал он сам себе, отряхнул с упаковки небольшие пятна грязи от падения на тротуар и спрятал колбасу в пакет. Не успел он пройти и десятка шагов, как снова услышал крик Новицкой:

- Пан Ховански! Она опять! Вы же обещали не разбрасываться колбасой!

И верно – колбаса снова красовалась на мостовой.

- Дякуем! – Ховански засмеялся и хотел было опять засунуть краковскую в пакет, но заметил, что в пакете – большая дырка.
- Вот же я недотепа – пробормотал Войцех себе под нос и кое-как запихав колбасу в карман пальто побежал к автобусной остановке, придерживая карман, чтобы его любимая краковская, не дай Боже, не выпала снова.

Войцех жил в небольшом городке под Краковом и работал в местной газете с гордым названием «Caly Swiat», что для городка с населением менее десятка тысяч человек звучало довольно нелепо. Но – пан Юденич любил все громкое. Краковскую Ховански таскал с собой на работу потому, что хотя в офисе и был неплохой буфет, есть там было слишком дорого, а дела у него шли не очень. Вот и сегодня, стоило ему переступить порог родимого издательства, как пан Юденич тут же включил свой рупор:

- Пан Ховански, черт вас побери! Где Вас носит?! У нас тут происшествие – авария на улице Пилсудского! Автобус перевернулся, трех пассажиров задавило насмерть! Живо за машинку! Печатаем на передовицу!

Войцех послушно сел за стол и набрал заголовок: «Авария на улице Пилсудского». Пан Юденич недовольно поцокал языком и снова завел шарманку:

- Ай-яй-яй! И за что я только плачу Вам злотые, Ховански! У вас что, в институте было? Тройки? Ну кто, скажите мне, святого Йозефа ради, кто пишет ТАК о сенсации?!
- Тоже мне – сенсация – промямлил под нос Ховански. К его счастью, начальник не услышал.
- Целый лист – в мусорную корзину! Вы у нас лесопосадки из своего кармана оплачиваете, Ховански? – пана Юденича прорвало, как фонтан, который уличные мальчишки заткнули кое-как пробкою, а пробку-то и выбило.
- А как, по-Вашему надо? – спросил Войцех, надеясь хоть как-то прекратить этот поток сердитого красноречия.
- А вот так. Печатай – пьяный в три жопы водитель автобуса сшибает грузовик на полном ходу! От водки – ум короткий! – бодро продиктовал Юденич «сенсационный» заголовок.
- А дальше, Ховански, сам! Учись, студент! – начальник отвернулся и пошел в сторону своего кабинета – Выйдет плохо опять – плакали твои злотые, как тевтонцы при Грюнвальде!

Пан Юденич захлопнул дверь кабинета, оставив горе-журналиста наедине с самым действенным орудием массового поражения – печатной машинкой.

Но, увы, Ховански был пацифистом, и статья у него вышла из рук вон плохо. Хоть виноват в этом был вовсе не он, а его давний недуг, которым бедный Войцех заразился еще во времена работы секретарем – канцелярит, пан Юденич урезал зарплату почему-то именно ему.

Конечно, такое печальное событие заставит любого унывать и Войцех не стал исключением.

- Я достоин большего! Юденич! Что он знает вообще о журналистике? Я всего лишь правдиво освещаю факты! Разве авария – сенсация? Такие аварии в том же Кракове по сорок штук на дню случаются! И люди мрут, как мухи, в сказке братьев Гримм! – говорил себе журналист, сидя на кухне своей однушки и прихлебывая из оранжевой фарфоровой чашки в горошек – не зря же горошек ушлые британцы назвали polka-dot – дешевый цейлонский чай.

И внутренний голос, дребезжащий как старый граммофон времен Леха Валенсы, отвечал Войцеху:

- Совершенно верно, пан Ховански. Начальство тебя не ценит. Пан Юденич совершенно никудышный журналист, а начальником издательства он стал по протекции, потому что еврей, потому что денежки у него водятся. Так ведь, Войцех?

- Так! – соглашался Ховански.

Голос меж тем продолжал:

- И между прочим, нет ничего зазорного в том, чтобы чуть-чуть, совсем так немножечко ограбить богатых и отдать бедным. Так ведь, Войцех?

Войцех немного замялся. Ксёндз в костеле, куда водила журналиста бабушка в детстве, говорил, будто внутренний голос - это голос Пана Бога в человеческой душе, папа называл его совестью, а пан Фрейд, коему Ховански доверял больше, нежели ксёндзу и покойному отцу – громоздким словом «супер-эго». Однако, в одном эти три уважаемых и ныне почивших пана были единогласны – этот голос всегда желает человеку добра.

- Войцех, я тебе добра желаю, ей-Богу – подтвердил голос его мысль.
- Так. Я слушаю – сказал журналист сам себе. Ему было любопытно, что же его лучшая часть – если верить пану Фрейду – а пану Фрейду Ховански верил как себе – сможет ему предложить.
- Войцех, пан Юденич – богатый. Ты – бедный. Мы просто немножко подправим положение дела. Никто ничего не заметит.
- Эта часть моего сознания явно лучше той, которой я пользуюсь. Умнее так уж точно – подумал Войцех, а сам спросил себя:
- А как же мы исправим положение дела?

На что внутренний голос ответил:

- Умный человек, Войцех, отличается от глупого тем, что он не упускает возможности!

С этим пан Ховански охотно согласился и довольный тем, что его «супер-эго» оказалось таким полезным, погасил на кухне свет и отправился спать.

Всю ночь Войцеху снились жужелицы. Они летали по комнате и призывно жужжали: ззззлотые! Ззззлотые! – и кидали на пол монеты.

- Приснится же такое – подумал Войцех, собираясь с утра на работу – впрочем, сон есть осуществление желание, которое в действительности не исполнилось.

Эта фраза из книги пана Фрейда успокоила Хованского, и он отправился трудится на благо Целого Света – и Одной Газеты.

В этот день пан Юденич праздновал юбилей, а поскольку благо родной Польши – просто удивительно, каким патриотом иногда может быть обычный 50-летний еврей – требовало быть на работе, Юденич праздновал юбилей в редакции. В честь праздника начальник решил поднять зарплаты всем сотрудникам, которые, по его мнению, заслуживали такой радости.

Юденич сидел за столом, и, периодически прикладываясь к бутылочке коньяка, подписывал приказы:

- Вильмовскому – по-о-о-вышаем. Карскому – по-о-о-вышаем. Кревскому – по-о-о-вышаем…

Начальник тянул букву «о», как какой-то финн, и подписывал бумагу за бумагой. Войцех понадеялся, что тоже попадет под праздничную «раздачу слонов», но – увы – оставались последние три листка, а пан Юденич так и не назвал его фамилии. К счастью, в этот момент у Юденича закончился коньяк и он, недовольно кряхтя, встал из-за стола и поплелся в коридор – достать из заначки новую бутыль.

- Самое время начать жить лучше! – услышал Ховански у себя в голове голос «супер-эго». В нерешительности он подошел к столу, на котором лежала стопка подписанных приказов – и те самые заветные три листка.
- Войцех, шнелле бите! – внезапно рявкнул голос и Ховански быстро написал на листе свою фамилию, постаравшись максимально подделаться под почерк пана Юденича, а затем всунул лист в стопку подписанных приказов, достал из ящика новый пустой бланк – и неподписанных листов снова стало три.

На следующее утро начальник был немало удивлен, узнав о том, что повысил пану Хованскому зарплату на целых пять тысяч злотых, да еще и выписал премию в такую же сумму.

- Не может быть, черт подери! – бормотал он в недоумении, однако, спорить с подписанным «им же самим» документом не мог.

Так Войцех сделал первый шаг к лучшей жизни.

Теперь Войцех получал достаточно, чтобы позволить себе не только хлеб с маслом, но и кабаносы, осцыпек и даже мазурскую рыбку. Однако, не прошло и месяца, как внутренний голос заявил журналисту:

- Войцех, тебе не кажется, что живешь ты…мягко говоря…не очень?
- Нет уж, я живу весьма даже «очень»! – возразил сам себе Войцех, жуя канапку с подгальской брынзой.
- И это ты называешь «очень»? – голос был явно разочарован.
- А что тебя…то есть…тьфу, меня не устраивает? – поинтересовался Войцех у своего «супер-эго».
- Посмотри, в какой конуре ты живешь! – ответил голос с укоризной – да эту халупу построили, когда еще папа Иоанн Павел не родился!
- Второй? – спросил Ховански
- Нет, первый! – заявило «супер-эго» безапелляционно.

Журналист хотел засмеяться шутке, которую выдало его сознание, но вдруг понял, что голос говорит серьезно.

Он оглядел свою комнату. Старые, лет 50 не менявшиеся обои в цветочек, из-под которых местами проглядывали куски агиток «Солидарности», облезлая тахта, на которой любили друг друга еще его бабка и дед, занавески, пожелтевшие от времени и приобретшие цвет, как у снега под окнами после Дня Независимости, смятая пачка дешевых папирос – все это он словно увидел впервые. И все это не вызывало решительно никаких добрых чувств.

- Надо что-то менять! Я – молодой, я – талантливый, я – перспективный. Да я, черт возьми, заслуживаю лучшего! – воскликнул Войцех.
- Вегной догогой идешь, товагищ! - отозвался голос в голове.
- Но как мне сделать свою жизнь ЕЩЕ лучше? – Ховански задумался.
- Нужно БОЛЬШЕ злотых! – отрезал голос.
- И что? Опять дурить Юденича? – Войцех был готов провернуть еще одну махинацию с бумажками – в конце концов, с еврея не убудет – но, голос был настроен по-другому.
- Тгебуется геволюция, товагищ! – заявил он.
- Революция? Какая? Зачем? – журналист ущипнул себя, поглядел в зеркало, высунул язык, положил руку на лоб – все указывало на то, что он не спит и пребывает в трезвом уме и добром здравии.
- Нужно убгать начальство и установить диктатугу пголетагиата! – «супер-эго» было непреклонно.
- А «супер-эго» ли оно? – подумал Войцех и вдруг его осенила догадка - Оно! Вылезло, звериную красную морду мне тут тычет!

Но голос не умолкал:

- Нужно бгать власть в свои гуки! Товагищ! Ты действительно хочешь завещать этот позогный стагый диван своим внукам? Или ты хочешь обеспечить им светлое будущее?
- Кажется, я перегрелся на солнышке – сказал себе Ховански – не может моя голова думать такую ерунду! Пойду, прилягу, вздремну, а с утречка канапок с рыбкою, кофеечку – и на работу! Работа, она ведь чем хороша! На работе людям глупости думать некогда! На работе трудиться надо! Так! Спать! Утро вечера мудренее!

Но голос заговорил снова. Внезапно он перестал картавить и сказал совершенно внятно:

- Войцех, ей-Богу, я тебе добра хочу!

На следующее утро Войцех отправился на работу как ни в чем ни бывало. Коллеги замечали, что время от времени журналист начинает бормотать что-то себе под нос, при этом словно бы споря сам с собою, но к такому поведению пана Хованского все были привычны и никто не обратил на это внимания. До самого обеда Войцех изображал бурную трудовую деятельность, а когда коллеги ушли обедать, он, крадясь, как юная пани, которой запретил идти на танцы строгий отец, вошел в кабинет начальника и долго возился с печатной машинкой. Незадолго до того, как обеденный перерыв подошел к концу, Ховански тенью выскользнул из кабинета и направился в сторону курилки. Тем временем, Юденич вернулся за свой начальственный стол и принялся печатать какой-то очередной важный документ, а двое коллег Хованского уселись рядом с шефом – видимо, их вызвали «на ковер». Вдруг раздался звон, грохот, крики и один из вызванных – пан Карски выбежал опрометью из кабинета.

- Врача! Срочно звоните в скорую! С паном Юденичем случилась беда!- закричал он.

Журналисты, редакторы, корректоры – Целый Свет Одной Газеты заметались по зданию, но на телефонах пан Юдевич предпочитал экономить, пользуясь соседством с справочной. Кто-то побежал туда – ведь телефон у них был. Когда скорая приехала – было уже поздно – Юденич, с кое-как перевязанной шеей, в одежде заляпанной так, словно на нее пролили по меньшей мере две бутыли томатного соуса, сидел неподвижно в кресле. Рядом на столе стояла разломанная печатная машинка, литеры которой были разворочены, будто бы кто-то вывернул несчастный агрегат наизнанку. Журналист, который остался с начальником, утверждал, что как только пан Юденич нажал литеру с буквой «Р» - машинку каким-то непонятным образом разворотило, а крепления литер к основе оказались вверх тормашками. Причем та самая злосчастная «Р» вообще покинула алфавит и, подобно советской ракете, взлетела на воздух, дабы поразить свою цель, коей оказалась шея начальника. Что случилось с машинкой, никто так и не понял.

Когда Войцеху рассказала обо всем этом одна из самых болтливых его коллег – пани Вышицка, он только загадочно улыбнулся и сказал:

- Р – значит революция.
- Пан Юденич погиб, а Вы еще шутки шутите! – упрекнула его Вышицка,

но Ховански не обратил на упрек никакого внимания, и, как ни в чем не бывало, прошествовал на свое рабочее место.

Больше всего догадок и кривотолков вызвал тот самый документ, который печатал перед смертью начальник. Это было…завещание.

Покойный завещал свою квартиру в центре города, а также свой счет в банке – кому бы вы думали? – Войцеху Хованскому.

- Пан Юденич был мне как отец родной – говорил потом Войцех на похоронах – Да, иногда он журил меня. Но журил справедливо! Пан Юденич был мудрым и дальновидным руководителем! Он всегда ратовал за саморазвитие. Он знал, что настоящая акула пера никогда не дремлет, а всегда точит свои зубы…эммм….я имел в виду, оттачивает свое мастерство. Да, многие не любили его, многие думали, что он нечестным трудом нажил свое состояние! Но нет! Йозеф Юденич был честным человеком, он был добрым католиком, пусть он и был еврей и настоящими патриотом! Страна должна гордиться такими людьми, как пан Юденич. Нам всем будет его не хватать, товарищи! А теперь – минута молчания.

Когда тело Юденича было предано земле, а коллеги разбрелись по домам, Войцех вновь услышал голос в голове:

- Уга, товагищ! Геволюция свегшилась!
- Вот тебе и революция. Все отнять и поделить. Нехорошо как-то это вышло – подумал он вслух.
- Отставить! Домой – шагом марш! – вдруг рявкнул голос сердито и Ховански, сам не заметил, как вышел с кладбища и оказался на улице, бодро маршируя в сторону дома.

С работы он уволился на следующий день, объяснив это тем, что не может находиться там, где все напоминает ему о дорогом друге Йозефе. Квартира покойного, у которого, как оказалось, вовсе не было родственников, превзошла все ожидания Войцеха, потому свою прежнюю «конуру» он сдал за бесценок одной немецкой студентке из сельскохозяйственного института. Теперь злотых у него было больше чем достаточно и голос в голове вроде бы успокоился. Но…ненадолго.

В один прекрасный день Войцех сидел на новом диване, потягивая из чашечки дорогой эфиопский кофе и закусывая лесицкой колбаской. По радио играла его любимая песня – разве ж это грех? Бывший журналист заслушался чувственным и проникновенным голос пани Вышкони, как вдруг его сеанс меломании грубо прервал все тот же голос. Теперь этот голос почему-то говорил с безобразным русским акцентом:

- Что, экс-журналюга, кайфуешь?
- Кайфую – легко согласился Войцех.
- А титьки-то у пани Вышкони – ого-го – заявил вдруг голос и противно загоготал.
- Неужто в моем бессознательном завелось быдло? – подумал Ховански с явным неудовольствием.
- И задок у певички как надо – продолжило «быдло».
- Так! Отставить! – внезапно перебил «быдло» еще один голос.
- Ну вот, только начал хорошо жить, а кукушка-то того – улетела! – воскликнул Войцех и помотал головой.
- Отставить тряску! – завопил голос с возмущением.

Войцех прекратил трясти головой.

- Слышь, братиш, ёба, хорош-то на «кошечек» зенки пялить! – снова раздался голос «русского».

Войцех смущенно закрыл порножурнал и спрятал его под подушку.

- Так всяко лучше! – обрадовался «русский».

Ховански подошел к окну и выглянул на улицу, но никого не увидел.

Он подошел к двери и глянул в глазок – снова никого.

- Точно кукушка улетела! – воскликнул он и полез за телефонным справочником – искать номер психотерапевта.
- Войцех, ей-Богу, я тебе добра хочу! – тут же раздались в голове знакомые слова.
- Ты? Кто –«ты»? – Ховански уже не был уверен, что правда говорит сам с собой.
- Я – твое «супер-эго». Ты же знаешь, дружочек! Не дури! – голос сделался ласковым и заискивающим.
- Мое «супер-эго». Ясно. Понятно. А русский где? – Ховански все еще не знал, как ему отнестись к этому внутреннему диалогу.
- А, это «оно». Плохое, некультурное! Фу! Но не бойся, Войцех, мы его выгнали. – голос стал похож на голос его покойной бабули.
- Вот оно что – только и смог сказать Войцех.
- Хотя знаешь, дружочек – снова заластил голос – а «оно» дело говорит. Ну посмотри на себя. Ты – умный? Талантливый? Успешный?
- Так – согласился Войцех, как и в самый первый раз.
- Тогда тебе нужна бабеночка! Иди и возьми Вышицку, она же тебе нравится! Давай, Ховански, будь мужиком, блеать! – голос звучал все более ободряюще, внушая Хованскому уверенность, не знакомую ему ранее.

Недолго думая, экс-журналист, надел новый костюм и направился в офис «Целого Света» - выполнять возложенную на него его лучшей частью секс-миссию.

Тадеуш Карски, новый главный редактор был крайне удивлен, увидев на пороге пана Хованского:

- Войцех! Каким ветром занесло? Неужто решил вспомнить товарищей?
- Я к пани Вышицкой. – сказал Войцех.
- Агнешка! Агнешка! Тут пан Хованский изволил по Вам соскучиться! – крикнул Карски и вскоре Войцех услышал цокот каблуков по паркету – пани Вышицка шла ему навстречу.
- День добрый, Агнешка! – поприветствовал Войцех бывшую коллегу.
- И Вам день добрый, пан Хованский. Зачем вы хотели меня видеть? – Агнешка пыталась выглядеть дружелюбной, но излучала плохо скрываемую подозрительность.
- Эта пчёлка, кажется, что-то подозревает! – предупредил Войцеха внутренний голос, но его тут же перебил другой:
- Впегед, товагищ! На багикады!
- Пани Вышицка, мне бы хотелось побеседовать с Вами…по личному вопросу. Не могли бы мы пройти в Ваш кабинет? – Ховански постарался включить всю свою деликатность на максимум.
- Только если это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО необходимо! – ответила Агнешка уже не изображая дружелюбие.
- Уверяю Вас, пани Вышицка, это КРАЙНЕ необходимо – уверенно отрезал Войцех.

Нехотя, Агнешка Вышицка прошла в свой кабинет – теперь она была секретаршей Карского и остановившись, повернулась к Войцеху:

- Ну, пан Ховански. Я Вас слушаю. Что такого Вы хотели мне сказать?

Войцех попытался вспомнить все слова любви, которые когда-то читал в книжках по школьной программе литературы старших классов, но вместо этого неожиданно сказал:

- Я хотел…тебя я хотел, курва! Давай, задирай юбку! Или только перед Карским ножонки раздвигать умеешь?! Ну?! Что, шлюха? Забыла как вести себя перед начальством?

Возможно, Ховански узнал бы много нового о своих сексуальных предпочтениях, но Агнешка не дала ему договорить. Размахнувшись, она влепила Войцеху смачную пощечину, и тут же выставила оторопевшего горе-любовника взашей из кабинета.

- Ну кто же знал, что она такая несговорчивая, братуха? – снова услышал Войцех голос «русского».
- Вы так быстро? – удивился Карски, увидев как пан Ховански направляется к выходу.
- Кажется, пани Вышицка была вовсе не рада меня видеть – ответил Войцех и вышел из здания.

Произошедшее выбило его из колеи и, вернувшись домой, Войцех не разуваясь даже, побежал к телефону.

- Нет, дружочек, мы не будем никуда звонить! – остановило его «супер-эго».
- Нет, будем! – возразил Ховански- добра они мне желают! В гробу я видел такое добро! – и он потянулся к телефонной трубке, но рука его словно одеревенела.
- Что за черт? – воскликнул Войцех и попытался ухватить трубку другой рукой, но и она отказалась слушаться.
- Войцех, дружочек, не дури! – сказал голос в голове.
- А я – хочу дурить! А я –буду! Я сам себе хозяин! – закричал Войцех в истерике, пытаясь заставить руки двигаться. И руки задвигались. Они схватили Ховански за шею мертвой хваткой, словно росомаха незадачливого охотника и стали давить на шею, душа и царапая.

- На шею не дави! На шею не дави! – просипел Войцех.
- Ну что, дружочек, будешь слушаться? - спросил все тот же голос.
- Буду – прохрипел Войцех, задыхаясь.
- Ну вот и славненько. Хороший мальчик.

Руки отпустили горло Войцеха и Войцех тут же воспользовался этим, чтобы схватить телефонную трубку, но руки бросили ее и снова потянулись к шее.

- Войцех! Кому говорят, не дури! – сказал голос строго – Я – твоя лучшая часть. Ты помнишь.

И тут же прибавил ласково:

- Я тебе добра желаю, ей-Богу.
- Ладно – Ховански не хотел уступать странному типу, захватившему контроль над его телом, но выбирать не приходилось – И какого добра на этот раз?
- Войцех! Тебе нужна бабеночка! – голос повторил то, что уже говорил утром и это показалось Хованскому издевательской насмешкой.
- Бабеночка, значит?! – закричал он – А что ТЫ, мать твою, чтоб тебя черти драли, что ТЫ сказал Агнешке?!
- Это не я – возразил голос, словно бы оправдываясь – это все «оно».
- Так кто тут, кол вам в задницу, главный?! – снова закричал Войцех в бешенстве, подумав, что он главным уже, видимо, точно не будет.
- Отставить оскорблять начальство! – скомандовал еще один голос в голове, и рука Войцеха съездила его как следует по зубам.
- Кто главный?! – повторил Войцех, выплевывая кровь и осколок зуба.
- У нас демократия, дружочек. А теперь слушай сюда, ёба, тебе нужна тёлка, а то че как лошара на «кошечек» наяриваешь? Отставить! Солдат, выполнять приказ – захватить цель любой ценой! – голоса в голове перебивали друг друга – Войцех, такая несговорчивая женщина тебе не нужна. Нервы, дружочек, расходы. Еще корми ее, одевай. Не надо, дружочек.
- Так вы же только что сказали, что надо! – Войцех совсем перестал понимать, что происходит.
- Ты возмешь Агнешку! – заявило «супер-эго».
- Как? А потом в суде отвечать за домогательства? Или за изнасилование? Нет, спасибо – и Ховански снова замотал головой.
- Отставить тряску! Цель брать…мертвой! – такого Войцех никак не ожидал.
- Мертвой? Какого хрена?
- Мертвая бабенка лучше, чем живая. Не трепет нервы, не ест, не требует подарков, и «этих» дней у нее тоже не бывает! – «супер-эго» было предельно доходчиво – так?
- Так – вынужденно согласился Войцех.

Пани Вышицка имела привычку засиживаться на работе допоздна. Домой она шла пешком – Агнешка считала, что ходить пешком полезно для сохранения фигуры, а бандитов она не боялась – пани Вышицка свято верила, что в демократическом европейском государстве никто не дерзнет ее тронуть. В крайнем случае – в сумочке всегда под рукой газовый баллончик. Агнешка неторопливо шла по мостовой, по обыкновению цокая каблуками так, что звук разносился на всю улицу. На повороте с улицы Косцюшко на улицу Пилсудского из переулка между домами показалась мужская фигура, которая последовала за ней. Фигура кралась, время от времени прячась за фонарными столбами, но Агнешка беззаботно шла по улице, ни о чем не подозревая. Еще один поворот, пара шагов – и она дома.

Но…резкий удар по затылку и Агнешка срезалась прямо на финишной прямой. Фигура завозилась, натянула на голову женщины плотный мешок, и взвалив бессознательное тело на спину, медленно поковыляла прочь.

Очнулась пани Вышицка от ощущения навязчивых и болезненных толчков внизу живота. Она попыталась понять, что происходит, но поняла только то, что ничего не видит. А еще кто-то пытается овладеть ей, без ее на то согласия.

- А ну прекрати, ублюдок! – закричала она и решила сопротивляться – пусть вслепую, но она не отдастся кому попало, тому, кого она даже не видит.

Увы, руки ее не слушались. Преступник связал их за спиной.

- Я тебя запомню, я тебя вычислю, сволочь! – бессильными угрозами она словно хотела бы придать себе храбрости или же напротив – отгородиться от того, что делал с ее лоном неведомый насильник.
- Нет, курва, не вычислишь! – услышала Агнешка знакомый голос.
- Войцех! Ах ты гнида! Меня найдут! Тебя потом в тюрячке во все щели отдерут, падла! – голос Вышицкой срывался на хрип.
- Солдат, цель брать мертвой! – приказ в голове Хованского не оставлял сомнений.
- Прости, любимая, так получилось, - сказал он и узловатые пальцы сомкнулись на ее горле.

Агнешка дергалась, хрипела, но этот сумасшедший был неумолим. Спазмы в нижней части живота, тепло семени, наполнявшего ее и – нестерпимая боль в шее, которая прервалась также внезапно, как и началась – но, Агнешке уже было все равно. Пани Вышицка была мертва.

Утром Войцех снял мешок с головы Агнешки, но увидев перекошенное от боли и гнева, застывшее в уродливой маске лицо с синим, распухшим высунутым языком, едва не выпустил свой завтрак наружу и поспешно натянул мешок обратно.

- Главное, дружочек, не внешность в бабенке, главное – внутреннее содержание! – прокомментировало его реакцию «супер-эго».

Войцех сел на диван, но вляпался в кучу дерьма.

- Фу, какая мерзость! – брезгливо сморщился он и прибавил с досадой – и диван испортил новый.

Он отправился на кухню, но лезицкая не лезла в горло. Войцех включил радио:

«Вчера, в районе позднего вечера, известная журналистка пани Агнешка Вышицка не вернулась домой. Мать пани Вышицкой до сих пор не может прийти в себя, - послышалось шуршание и раздался голос пожилой женщины, находящейся в отчаянной истерике, - Еще ни разу не было такого, что бы моя доченька, не вернулась домой после работы. Мужчин у нее не было, я бы знала. По злачным местам Агнешечка никогда не шаталась –, старуха начала всхлипывать, – ее похитили. Как пить дать, похитили! - всхлипывания перешли в горестный плач, микрофон у женщины, видимо забрали. Полиция ведет опрос коллег пропавшей – ,продолжало вещать радио ,– Свидетели утверждают, что перед пропажей пани Вышицка имела некий приватный разговор с паном Войцехом Хованским, некогда работавшим с ней в издательстве главной городской газеты «Целый Свет», а затем покинувшим ее после смерти бывшего главного редактора газеты Йозефа Юденича. Пан Хованский утверждал, что увольнение связано с горечью утраты близкого друга, однако, основываясь на показаниях нового редактора газеты Тадеуша Карского, полиция предполагает, что истинные мотивы его увольнения связаны с пропажей пани Агнешки. Полиция ведет расследование. Главным подозреваемым по версии следствия является вышеупомянутый Войцех Ховански. Войцех, если вы нас слышите, помните, что чистосердечное признание – сильное смягчающее обстоятельство при решении суда.»

Войцех выключил радио. Замечательно. Теперь его ищет полиция.

- Ты этого хотел? Это – твое добро?! – в отчаянии обратился он к своей «лучшей части».
- Дружочек, ты хотел славы? Ты хотел богатства? Ты хотел вкусных кушаний? Хотел красивую бабеночку без всяких запросов? Ты получил все это! Так? – вопросы, которые задавало «супер эго», раздавались в голове Хованского, как чеканная походка расстрельной команды.
- Так, – согласился Войцех – но знаешь, «лучшая» ты моя часть, провались-ка ты к дьяволу со всем своим добром! Не нужно мне такое добро!
- А ты – больше не нужен нам. Неблагодарный кусок мяса! Мы уходим!

Голову Войцеха наполнило громкое жужжание. Казалось, что оно исходит отовсюду. Из окна, из-за двери, из каждого угла, из каждой щели в стене.

Внезапно он ощутил, как что-то в его голове копошится, словно касаясь оголенного мозга маленькими мерзкими лапками. Войцех закричал. Его мозг словно пронзало – медленно, неумолимо, ржавым тупым ножом, который остался в его старой квартире, той, где жила теперь наивная девушка из Германии, не знавшая, какие заботы теперь лягут на ее хрупкие плечи. Войцех упал на колени.

- Простите, простите меня! Вы, неведомые боги, живущие в моей голове! Простите меня!

Молчание было ему ответом…

Когда дверь в квартиру, некогда принадлежавшую богатому еврейскому бизнесмену и бывшему редактору главной газеты города Йозефу Юденичу, а ныне – разыскиваемому по подозрению в похищении журналистки Агнешки Вышицкой – Войцеху Хованскому, была наконец высажена полицией, Войцех был уже мертв.

- Надо вызвать судмедэкспертов, пан Левицки –сказал один из полицейских, с отвращением глядя на трупы, лежавшие посреди комнаты в самом неприглядном виде. Он хотел отвернуться, чтобы не смотреть на эти уродливые останки, но его внимание привлекли странные движущиеся пятна, которые перемещались по лицу того, что еще несколько часов ранее было Войцехом Хованским. Полицейский наклонился, чтобы разглядеть их получше. Комнату наполнило оглушительное жужжание..

Автор - Günther Stramm, переводчик и консультант German Shenderov