Меня зовут Александр, мне уже стукнуло 30 лет. Возможно, эти записи — последнее, что осталось от меня, когда вы уже читаете данную писанину. Я покрываю листы чернилами ручки не просто так: сейчас вечер, который рано или поздно сменится ночью. И я не уверен, что буду в живых утром. Вам пока что понятно аж целое нихера, поэтому приступаю ближе к делу.

Давно это было, во времена, когда 12000 рублей в месяц были неплохой зарплатой, а на тысячу рублей купить можно было столько, что аж пять раз обожраться хватало. Год эдак 2005-й. Я, как и многие 13-летние дети, страдающие от обострения скуки и избытка летних каникул, был сбагрен родителями в летний лагерь. Всё было просто отлично, не считая странной бабки-поварихи, которую мы все побаивались и за глаза называли "ведьмой" — один из них был белым, будто зрачка и радужки вовсе нет, но так казалось на первый взгляд. Думаю, там было что-то по типу бельма, но в подобном не разбираюсь. Не врач же я.

Так вот, та пожилая женщина, по рассказам моего лагерного знакомого — Вовы, однажды сказала им, мол, ругаться меж собой нехорошо, от этого всякая нечисть кормится. Странность, приходящая на ум — её осведомлённость. Как она могла узнать об этом? Да, Володя с его соседями по комнате действительно не ладили, но не прямо уж сильно, дальше оскорблений и обменом парой-тройкой лёгких ударов дело никогда не заходило. Вожатые по такому поводу не заморачивались —типично для подобных мест же, вот и как прикажете объяснять, что Ведьма знает о срачках между определёнными из малолеток, которых и так в ту смену было пруд пруди? Слава Богу, если бы всё на этом и закончилось, но, увы и ах, оказалось куда хуже...
Утром, которое пришлось на примерно середину моего срока пребывания в детском лагере, я проснулся от голоса своего отца:
— Вставай, Саша, нам нужно торопиться, — твердил мой папаня.
Знаете то самое чувство, когда в момент пробуждения ты почему-то ожидаешь, что проснёшься дома, но в реальности ты оказываешься вовсе в другом месте? Именно это я испытал на себе. Мозгу понадобилось несколько секунд, чтобы понять необычность происходящего — услышанный в начале голос папы заставлял подумать, что я будто в нашей двухкомнатной квартире, но нет. Помимо отца вокруг были и чужие предки: они все тоже будили своих чад, у Макара вообще бабушка с дедушкой приехали. Родителей у него не было. Погибли, спились или чего ещё — не знал и знать не хотел.

"Господи, Боже, помилуй! Господи, Господи!" — тараторила себе под нос старушка. Я же, осознавая, что дело пахнет если и не ядерной бомбой, то керосином, за минут десять под расспросы отца собрал свои вещи, после чего меня вывели из комнаты мимо столпотворения многих человек в форме: врачей, сотрудников полиции, следователей, людей, одетых в костюмы химзащиты. Вместе с этим были слышны плач навзрыд, ругань, истерический смех. Нервный центр моего тела окончательно обработал всё увиденное и услышанное, когда мы сели в машину, в которой меня опять спрашивали обо всём, но этим уже занималась мама, а я лишь отвечал: "Не знаю." в различных его вариациях. Я просто очнулся после ночи, проспанной мною безо всяких забот, а тут те на! — куча вопросов.
— Мам, может лучше ты мне объяснишь, что всё-таки произошло? Почему папа забрал мои вещи? Почему вы меня увозите?
— Мы не можем тебе это сказать сейчас, сына, — и без того обеспокоенное лицо матери побледнело, а свою левую руку она положила на ту, которой отец переключал передачи. Было заметно, как пальцы сжимаются и разжимаются, словно переминая взятую кисть. Несмотря на желание понять, что же всё-таки произошло, я, видя, как моя, казавшаяся всегда невозмутимой мама, нервничает, принял логичное решение — не донимать ни её, ни отца.
Ответ на неразгаданную тайну был получен лишь уже спустя несколько лет, когда в первую ночь Нового Года 19-летний я внезапно вспомнил и спросил у своего уже подвыпившего отца:
— Слушай, пап, я тут вспомнил... А ты ведь помнишь, что в лагере случилось? Я тогда ещё в последний раз ездил.
— Каком ещё лагере?
— Когда вы меня за... — не успел я договорить, как отец поменялся в лице на более хмурое и после минутной паузы стал издавать полухрипящие звуки — такие, которые издают пьяные, если собираются что-то сказать, но либо не решаются, либо стараются в голове сформулировать предложения. Кроме нас двоих на кухне никого не было: мама спала, а двоюродный брат с его родителями уже ушли к себе домой.
— Знаешь, Саш... Я обещал себе, когда ты родился, что не буду при ребёнке сквернословить, но, думаю... Это правило сейчас невозможно не нарушить.
Отец грузно вздохнул.
— Это был лютый п...ц, сына. Нам позвонил директор лагеря и сказал как можно скорее приезжать. Я чуть ли не сорвался на пару с мамой, рисовал по дороге в голове картины произошедшего, того, что заставило этого дядьку вырвать нас из сна и направить на всех порах в лагерь, но то, что было там...
Предок замялся, и заговорил тише:
— ...просто неописуемая п...бень. На втором этаже, в соседней с вашей с пацанами комнате всё было залито кровью, да так сильно, что часть вылилась в коридор. Милиционеры были просто в ах...е, пока мужики в каких-то костюмах собирали ошмётки...
Сразу было понятно, какие ошмётки имел в виду мой родитель. В тот момент мне показалось практически невозможным сделать глоток минералки, находившейся во рту. Когда же у меня получилось, то я задал всего один вопрос:
— Как? Мы же спокойно спали, никто не просыпался ночью...
— Вот именно, и это мне, сука, не нравится... — продолжал отец, — вот ты представляешь себе, чтобы людей в одной комнате забивали как скот, никто ничего не слышал, и нашли всех только утром?
— Нет.
— И я о том же, Саш. Мы с тех пор тебя никуда не возили, потому что боялись. Милиция искала того, кто это мог сделать. Даже нашли вроде. Маньяком, мразь, был, по области всей колесил, не зря мы тебя не пускали...

Отец прервался и снова промолчал некоторое время, а вскоре вновь заговорил:
— Саш, я что при Союзе, что после него был убеждённым атеистом... Я тебя ещё тогда к выходу на запасную лестницу лицом повернул, а сам успел посмотреть... То, что там творилось — вообще за рамки всего адекватного выходит. Я понимаю, что еб....ый психопат действительно может изрубить человека в фарш, может этих пацанов как-то тихо и по одному прикончить, но те куски, что в коридоре валялись, они были...
Он вновь промолчал недолго.
— Они были... Вот как ребёнок пластилиновых человечков на части рвёт, как хлеб, как этих... Это вообще какая-то неправильная х...ня всё, сына. Ну не мог он так их, даже если б с Валуева размером был.
Так я и получил ответы: и на вопрос о том, что произошло, и на не озвученный вслух — я понял, почему спустя лет пять безрезультатно оказалось пытаться найти Володю в социальной сети "Вконтакте" или связаться с ним каким-либо иным способом. Теперь я и не думал о том, что он может быть жив. Если всё залито кровью, а остальные порублены в фарш, то вряд ли какой-то мальчик смог выжить.

Прошло уже 11 лет. Теперь я — 30-летний лоб, живущий на другом конце страны уже как 4 года в своей квартире. Да, в ипотеку, не хотел, чтобы можно было менять аж целое ничего. С возрастом детали описанной отцом трагедии стёрлись, а мозг поверил в логичную версию о поехавшем маньяке-потрошителе. Но не так давно случилось то, от чего произошедшее вновь всплыло на поверхность разума.

В квартиру по соседству въехали новые жильцы. Семейная пара — муж, жена да ребёнок — такой маленький, что на руках ещё носили, нельзя ему было ходить. Они решили скромно справить новоселье: пригласили в свою новую двушку меня и 40-летнюю Ирину Ивановну — она жила с нами на одной лестничной площадке. Когда все собрались, решили немного выпить. От выпивки не отказалась и Ольга — молодая мать, но как только все выпили по бокалу недорогого вина, Ирина как-то недобро посмотрела на Ольгу.
— Как ты смеешь пить?! Ты же мать, причём недавно родившая!
Нихера ж себе, с чего это она так? Да, не спорю, алкоголь язык не повернётся назвать не то, что полезным, но и даже не вредным для организма продуктом. Однако Ольга уже родила, ребёнка в себе не травит, какое вообще ей дело?
Я уже и не помню, чем таким колким ответила ей девушка, но ссора была обеспечена. И вот спустя минуты четыре я, вырванный из потока своих размышлений, по одну руку не даю проходу Ирине Ивановне, а по другую — молодой паре.
— Тихо, тихо, вы чё как звери-то? Как собаки с цепи сорвались, ей Богу!
— А тебе нравится, когда на твоём празднике брюзжат и как ненормальные по щелчку пальца срываются? — говорила Ольга тоном, вот-вот готовым сойти на крик.
— И слишком много для гостя хотят, — вторил ей её муж, Ефим.
— Хватит, хватит... — только и успел выговорить я перед тем, как в соседней комнате заплакал малыш.
— Ещё и ребёнка разбудили, — буркнула молодая мама и пошла успокаивать сына. Стоит сказать, что успокаивали его недолго — он всё плакал и плакал, казалось, целую вечность, но тут в дверь раздался неравномерный стук, а затем какие-то шаги. Они были по-своему звонкие и относительно лёгкие. Глаза Ольги тут же округлились, а рот приоткрылся.
— Мама?...— изумлённо произнесла девушка, оглядев всех присутствующих, — я её шаги ни с чем другим в этой жизни не перепутаю.
Когда же за дверью прокашлялась, судя по голосу, женщина лет пятидесяти, Ефим с такими же по пять копеек глазами, как у своей спутницы жизни, кивнул Оле. Аккуратно придерживая младенца правой рукой, жена мужчины открыла дверь без тени всякого сомнения.

Знаете, если что-то и контролирует нашу судьбу, нашу линию жизни, цепь важных нам событий, то единственное, что я хочу делать, так это сыпать проклятиями этих эфемерных сущностей. Не важно, звёзды ли это , сам Господь Бог, а может и вовсе некая тёмная материя, мне плевать — то, что произошло дальше, было не просто незаслуженным, а тем, что заслужить в принципе невозможно.

Ольга распахнула дверь, но на тёмной площадке её никто не встретил. Неожиданная гостья не стояла ни у двери, ни где-либо ещё на лестничной клетке. Все присутствующие настороженно переглянулись — и шаги, и кашель были услышаны нами всеми, но как такое могло произойти, если источника звука не было? Никто не спускался или поднимался по лестнице, никто не прятался в подъезде. К моему дальнейшему ужасу, ответ сам себя нашёл. Резко вылезшие из темноты, покрытые какой-то гарью лапищи, практически сливающие с темнотой, напоминающие человеческие, но с чёрными когтями и небольшим подшёрстком, вырвали младенца из рук матери. Испугавшееся чадо даже пикнуть не успело, как его швырнуло на подъездный пол с такой силой, что голову бедняжки размазало в отвратительный кисель. И только затем мы увидели, почему жизнь малютки оборвалась, так и не успев начаться. То, что его швырнуло, было точно не от мира сего. Это было существо ростом больше двух метров, стоящее на задних конечностях: его корпус был чуть наклонён вперёд, ноги имели по два сустава и заканчивались какими-то разветвлёнными копытами. Лапы этой потусторонней твари, как я уже писал, почти не отличались от человеческих. А голова... Это был, череп барана, рога которого смотрели вверх, а нижняя челюсть дёргалась вверх-вниз. При этом от "головы" исходило сияние — она была металлической, словно сделанной из тёмной латуни, в доходившем до неё свете квартиры бросающей размытые отблески.

Мы стояли в ступоре секунд десять, скованные животным, нечеловеческим ужасом, а эта падла и не шелохнулась. Оно даже не дышало, а всего лишь стояло и сверлило нас пустыми глазницами.
— Пид...сина-а-а! — завопила Ольга, отошедшая первой и бросилась в безумной злобе с кулаками на бессердечного убийцу её сынишки. Существо явно ожидало подобных действий с её стороны, поэтому зацепило лапой женщину за плечо и толкнуло на перила. Я даже не знаю, кому повезло меньше: Оле или её сыну, потому что девушка зацепилась своими длинными каштановыми волосами за эти самые перила, куда её толкнули, и тварюга безо всякой тени сомнения, обхватив очередную жертву за торс, парой грубых рывков заставила голову оторваться от остального тела, выбросив последнее куда-то в угол. Ефим попытался хоть как-то спасти ситуацию — захлопнуть дверь, но его планам не суждено было сбыться: когда в проёме оставалась щель в пару десятков сантиметров, чудовищный гость перехватил правую руку отца уже мёртвого семейства и вырвал её под корень, из-за чего меня с Ивановной облило тёмной кровью мужчины.
— Бегом, с...ка, бегом! — заорал я на зрелую женщину, которой явно поплохело, но как только попытался схватить за руку единственного кроме меня оставшихся в живых человека, практически сразу же дверь распахнулась, поэтому я, гонимый страхом за свою задницу, махом преодолел расстояние до ближайшего окна, что был дури его раскрыл и выпрыгнул.

Очнулся я уже в больнице. Рассказ и так уже затянулся, поэтому опущу все ненужные детали. Утром соседи, увидевшие оставшуюся после леденящих душу событий бойню, вызвали скорую и полицию. Меня нашли приехавшие правоохранители. Я валялся в грязной луже вперемешку с травой под окнами квартиры. Хвала всем богам, что это был лишь второй этаж, а я отделался лишь кучей синяков и ссадин и поцарапался об ветки рядом стоящего дерева, пока летел. Полицейским сказал правду до того момента, как в дверь постучались, про дальнейшие события рассказал, мол, группа вооружённых придурков вломилась и стала творить все эти зверства. На вопросы о их внешности я ничего внятного не говорил — были они перемотаны шарфами, одеты в маски, вот и всё, ничего не запомнил. К сожалению, это не помогло — на всех погибших и в том числе, Господи, изнасилованной Ирине с разорванным мягким местом были мои ДНК в большом количестве. Но что же это такое?! Я ведь всё своими глазами видел, убегал и хоть как-то, но пытался помочь!

На моём месте вы бы уже смирились, когда вас отправляют в дурку на пожизненное. Честно, смирился и я. Еда, похожая на какую-то похлёбку, терапии и постоянный надзор вошли в мою рутину до тех пор, пока во время очередного ужина я не подрался с одним из психов. По халатности работников его перекоирило, и он успел наброситься на меня с одной только ложкой, а у меня не было выбора — несколько ударов по голове, и вот он лежит на полу, а меня отводят в одиночную палату и запирают на все мыслимые и немыслимые засовы. И тут до меня дошло. Друг детства, Володя, выяснял отношения со своими товарищами по комнате — утром находят лишь ошмётки, молодожёны и соседка ссорятся по всякой чепухе — утром вновь находят ужасающую картину, и я подрался с буйным... Ровно в этот момент я решил написать всё вышеизложенное до захода солнца и наступления ночи, чтобы сказать всем, кто найдёт эти записи: НЕ СТОИТ ССОРИТЬСЯ, БЕСОВЩИНУ КОРМИТЬ!

— Ну и хрень, — буркнул себе под нос следователь Богданов, рассматривая кучу листков, которые, видимо, принадлежали Петренко Александру Константиновичу, тело которого было найдено обезображенным в местном ПНД. Это уже второй случай за месяц, видимо, в городе орудует банда, проникающая на какие-либо территории ночью и убивающая людей. Впереди предстоит долгое и муторное расследование с поимкой потенциальных серийных убийц.