— Удивляюсь я с вас, молодежь, — Михалыч презрительно сплюнул на асфальт и в очередной раз затянулся самокруткой прежде, чем заговорить снова. — Читаете эту свою мистику, пишете. А где там пугаться-то? Где пугаться? Ерунда все это. Все эти домовые, лешие, кикиморы и прочее. Чушь.

Мозг человека достаточно забавный орган, он способен дорисовать то, что не увидел. От того и мерещатся людям всяческие руки в окнах, превращаются в лица случайные тени и блики света. Ну а шорохи и скрипы дома вообще достаточно просто объяснить криворукими строителями и соседями. Вот вы, молодежь, начитаетесь своих рассказиков, потом своей тени боитесь. Это все не страшно.

— А что же тогда страшно?

Пришлось включиться в диалог хотя бы для того, чтобы согреться. Автобусами наша дорога не баловала, один — утром, один — вечером, более в нашу тьмутаракань транспорта не предусмотрено. А по последним данным, мерзнуть нам тут с Михалычем еще час как минимум.

Из всех, пожалуй, кого я знал, Михалыч был самым смелым человеком, он и в горящий дом, спасать соседских детишек — запросто, и на волка с голыми руками, дай ему рогатину, он и на шатуна пойдет с той же легкостью, что за хлебом. Вот и стало мне любопытно, чего же может бояться такой человек?

— Страшно? Страшно то, что нельзя объяснить. Вот, видел ты своими глазами, смог, допустим, пощупать, а объяснить не можешь. И никто не может, ни те же самые ученые, ни физики, ни теоретики, ни прочие биологи с геологами.

— Ты что-то такое видел? — я полностью обратился в слух.

Пару минут Михалыч подозрительно осматривал меня поверх очков, словно сомневаясь, можно ли мне доверить такую информацию. И все же…

— Видел. Только вот объяснить, что же я видел — не могу. Если тебе расскажу, я тебя знаю, ты об этом свой рассказик напишешь. Хотя, знаешь что, пиши. Пиши, может, и найдется кто-то головастый, кто сможет объяснить, что же это такое было.

Давно это случилось. Я тогда был, наверное, моложе, чем ты сейчас. Атеист, коммунист, студент-археолог. Это была моя первая полевая работа. Так как опыта не было, основной моей работой было «принеси, подай, стой и ничего не трогай, а еще лучше — стой вон там и ничего не трогай». Это сейчас в ваших фильмах показывают, что это такая интересная работа.

А на самом деле — это грязь, гнус и то палящее солнце, то проливной дождь, сортир в кустах, и хорошо, если лес лиственный. В общем, после той полевой и раздумал я быть археологом, по большей части из-за вышесказанных причин.

Работали мы… да это тебе вряд ли интересно будет. Достаточно тебе будет того, что работали мы в горах, копали стоянку древних людей у подножия. Работа, как я уже говорил, скучная. Не приводили меня в восторг ни костяные наконечники стрел, ни каменные топоры.

А в один из дней, то ли кто-то из нас что-то напортачил, влезая на склон, чтобы что-то там измерять, то ли просто время пришло, но случился обвал. Часть склона съехала вниз несколько потрепав наш лагерь, но никого, чудом, не покалечив. Восстановив все, что можно было восстановить, вернулись к подножию, чтобы посмотреть насколько зацепило место раскопок. И вот тут, даже наш руководитель изрядно… задумался.

Оползень открыл, что под слоем камней был проход. Не просто вход в пещеру, а скорей, как ворота, вырубленные в камне, добротных ворот, метра два в высоту и столько же в ширину, по периметру украшенные резьбой. Не знаю, были ли там створки изначально, или они были деревянными и сгнили, или их не было. Да и не важно это. Тогда перед нами открылись эти самые ворота, до половины засыпанные камнями.

Самый смелый взял фонарь и полез туда, как его ни отговаривали, как ни пугали, что в случае нового обвала, он рискует остаться там навсегда. Вернулся он через десяток минут и сказал, что за коротким проходом большая пещера, следов обвала в ней нет, но это надо увидеть своими глазами. Тут уже даже руководитель дал добро. Осмотреть пещеру полезли все, кто смог. Я тоже взял фонарь и перебрался через насыпь.

Пещера была огромна и, что более удивительно, явно природная, вот только со следами обработки человеком. Здоровые каменные обломки на полу оказались фрагментами колонн, подобных греческим. Вот скажи мне, кто стал бы вырубать колонны и тащить их в такую даль, чтобы поставить их в пещере? Сделаны они были явно не на месте, потому как из совершенно другого камня. Где такой поблизости можно было достать, я и тогда не представлял и до сих пор не знаю. Всего этих колонн было восемь.

Они стояли двумя рядами почти в самом центре пещеры. Между ними, похоже, когда-то был то ли алтарь, то ли жертвенник. Точно сказать не удалось бы без изучения, но часть его была оплавлена, а треть где-то отколота упавшей колонной. Следы копоти и те же следы оплавленной породы были видны еще в нескольких местах пещеры, на колоннах, стенах, даже на потолке. У меня сложилось впечатление, что здесь была какая-то битва.

Но чем можно так оплавить камень? Что могло так разбить колонны? Пол пещеры, не смотря на то, что был усеян обломками и каменной крошкой, все еще сохранил следы обработки и какие-то вырезанные символы, которых я никогда ранее не видел.

У дальней от входа стены пролегала трещина. В тот момент у меня возникла только мысль: «пропасть». Явно разрывая вычерченные на полу символы, эта трещина метра полтора шириной, не имела дна. Пробовали кидать туда камушки, но глубину так и не смогли определить, пробовали даже спустить фонарь на веревке, но дна так и не увидели.

Рисковать, перепрыгивая через пропасть, так никто и не решился. Пришлось делать мостики из подручных средств. Думаешь, слишком много труда, чтобы перебраться через никому не нужную пропасть, к дальней стене? Нет, к той стене у нас был особый интерес. В ней был проход. Еще одна дверь, правда, каменная и закрытая, исчерченная символами и от того — еще более притягательная.

Несколько дней мы исследовали эту дверь, обползали ее вдоль, поперек и зигзагообразно, зарисовали все символы, пытались отыскать, как ее открыть, но все казалось безуспешным. Пока один из нас облокотившись на нее каким-то непостижимым образом, не нашел какой-то скрытый механизм, или, что более вероятно, просто как-то повредил древний замок.

Так или иначе — дверь открылась. А за ней… если вторая пещера когда-то и была естественной, в тот момент об этом не говорило абсолютно ничего. Меньше первой почти вдвое, она была белой. Абсолютно белой — пол, потолок, стены — все было выложено камнем, больше всего похожим на белый мрамор. Пол широкими ступенями спускался к центру. В тот момент мне стало совершенно не по себе. Не знаю, для чего была предназначена эта пещера, да и знать не хочу. В самой ее середине было что-то больше всего похожее на колодец.

Я туда даже заглянул, дна у него тоже не было видно. Рядом с колодцем, на каменном постаменте лежала книга. Наверное, книга. Я тогда ей не заинтересовался. Все водил лучом фонаря, отмечая про себя, что над входом было некогда что-то похожее на балкон, лестницы к нему тоже были — по углам — но одна рухнула полностью, а от второй остались такие хрупкие на вид фрагменты, что их было боязно касаться. Под потолком, то ли на веревках, то ли на цепях висели две или три платформы того же белого камня.

Для чего могло было быть предназначено это место? Книгой заинтересовались остальные, на месте ее изучить не представлялось возможным, руководитель решил взять ее с собой и даже успел снять с подставки.

Показалось, что гора содрогнулась. Но лишь показалось, так как ни один камушек не дрогнул. А что произошло потом, я так и не понял, сначала раздалось какое-то шуршание, а потом кто-то закричал. Звук отраженный от стен оглушил. По стенам заметались лучи фонарей. Кто-то побежал к выходу. Я, так и не успев понять, что именно произошло, направил луч своего фонаря на звук. То, что я там увидел… Генка уже не кричал. А на нем сидела тварь размером с овчарку, с той разницей, что овчаркой она точно не была.

Нечто, расцветкой всех оттенков синяка, от почти черного, до бледно-зеленого. Лапы были темней, а хребет, если у нее был хребет, светлее. Самих лап было много, вроде восемь, три длинных лысых, как у крысы, хвоста, и полное отсутствие головы. На концах хвостов у нее были серповидные выросты — наверное, когти — и с пару десятков глаз, от абсолютно точно звериных, до человечьих, которые располагались на лапах.

Вот эта тварь сидела и поглощала Генку. Она плавилась, покрывая его собой, как кислотой разъедая его тело, и сама при этом увеличивалась в размерах. Кто-то от входа что-то кричал, я же не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. Закончив с Генкой, что заняло, наверное, с минуту у нее, она с новыми силами рванула на крик. Раздался новый вопль.

К тому моменту, как я добежал до входа, эта тварь уже перебиралась по мостику через пропасть. Сам не зная, зачем, я подобрал камень и кинул в нее. Попал, когда она была уже на той стороне. Тварь издала какой-то шипящий звук, что странно, учитывая то, что ничего похожего на пасть я у нее не видел. Ее шкура на мгновение засветилась красноватым, она хлестнула хвостами, и с хвостов сорвалось подобие шаровой молнии. Меня спасло, наверное, то, что у меня подогнулись ноги, и заряд прошелся над головой, впечатавшись в дальнюю стену. Выстрелив в меня, тварь с новыми силами рванула к выходу.

— Может, вы там какого рудничного газа надышались? Вот вам и померещилось, — почему-то мне тоже вдруг стало как-то неуютно поздним вечером на одинокой остановке, где из компаньонов — только Михалыч и его рассказ.

— Да померещилось всем одновременно, да еще и одно и то же. И книга тоже померещилась. Нам потом эти умники тоже говорили, «померещилось», «неизвестный газ» и прочую ерунду, книгу, соответственно, потеряли. А тех троих сожрала она, оказывается, не только Генку. Прихватила еще Ивана, и Олесю, ее уже у самого засыпанного входа прихватила, снаружи. Так вот те трое, по версии этих ученых, погибли под обвалом, тела так и не нашли.

— Искали?

— Искали, да толку? Понаехали после того, как руководитель с начальством связался, ученые и еще несколько в гражданском, все вопросы задавали: что видели, что слышали, каждого по отдельности допрашивали. А потом уже, как мы скоропостижно вернулись с раскопок, вызывали, заставили всех бумаги подписать, да велели помалкивать. Так что, по официальной версии, мы все там надышались какой-то дряни, а трое погибли под обвалом, и я тебе, кстати, ничего не рассказывал. А знаешь, что меня больше всего пугает?

— И что же? — жуть холодными пальцами забралась за воротник и сейчас отчетливо перебирала каждый позвонок.

— А то, что, когда я выбрался из тех пещер, я видел, как эта тварь бежала по склону, а потом разделилась. Почти не останавливаясь, упала на землю и, как тесто, вдруг разделилась на три части, эти части приняли форму людей и припустили в разные стороны. Генка, Иван и Олеся. Больше всего я боюсь встретить кого-то из них в толпе или случайно столкнуться с кем-то, у кого слишком много глаз.

— А что потом?

— А ничего потом. Из института я ушел и со старой компанией связей не поддерживал. Слышал, уже потом, что в ту область больше никто на раскопки не ездил, якобы новый обвал полностью засыпал наше место раскопок, а что там на самом деле было — никто так и не знает.

Подъехавший автобус развеял жуть, которая сопровождала рассказ Михалыча. Скорей домой, там тепло, там цивилизация, и нет никаких пещер, тварей цвета синяка, швыряющихся молниями, и жуткого ощущения взгляда в спину. Товарищу повезло занять одно из освободившихся мест, мне же осталось стоять рядом, держась за поручень. После холодной улицы в тепле салона начало отчетливо клонить в сон.

Пробегаясь по попутчикам сонным взглядом, я невольно задержал его на одном из мужчин, который с неподдельным интересом рассматривал задремавшего Михалыча. И что может его заинтересовать в простом работяге? Да и какая необычная у него татуировка на тыльной стороне держащейся за поручень ладони — глаз, в полумраке автобуса, совсем как настоящий.