Ещё одна история - не страшная, но кое-что мистическое в ней есть...

Собрались мы, внуки и внучки, у бабули с дедом на старый новый год. Было десять часов вечера, дед уже ушёл спать в соседнюю комнату, а мы с бабушкой ещё сидели в зале. Бабушка в кресле, а мы все - на ковре вокруг ёлки. Сидим в свете торшера из-под абажура, а остальная часть зала полутёмная, вся в тенях. Сначала просто разговаривали, а потом мы с братом двоюродным свернули разговор на всякие страшные историйки, попросили бабушку рассказать. Она нам и раньше рассказывала, но всякий раз коротко и неохотно. Сёстры тоже стали просить. Бабушка сначала отнекивалась, как всегда: та ну его, нельзя страхи на ночь рассказывать, да и вы потом спать забоитесь. Ну, мы сказали, что не забоимся, и опять просим. Тут уже бабушка согласилась.

Начала рассказывать в который раз из своего детства — про домового, который долго обитал у них в хате и по ночам любил устраивать тарарам на чердаке. Возился наверху, прыгал, громко кидал что-то, в общем, всячески бузил, а когда они днём влезали на чердак поглядеть — всё там было в порядке и на своих местах...

Только я хотел спросить, что´ же он, в таком случае, бросал, как тут вдруг - слышим - за дверью кладовки, в углу зала, что-то громко упало. Петька, брат, сразу пошёл проверять. Включил свет в кладовке, - оказалось, с верхней полки упал тяжёлый дедов саквояж, набитый старыми газетами. Стоял он на полке нерушимо, и как умудрился свалиться - непонятно, никогда же не падал. Мы даже посмеялись: вот, мол, прямо как под историю получилось.

Уселись, слушаем дальше. Бабушка, забыв, что рассказывала про домового, завела другую историю.
Про то, как одно время поздними зимними вечерами к ним в хату ломилось что-то неведомое. Не каждый раз, но частенько кто-то начинал сотрясать дверь в хату. Не стучать, а именно ломиться как на пожар -- так что вся дверь ходуном ходила и хлипкая щеколда едва сдерживала её. Длилось это пять-десять минут и стихало так же внезапно, как и начиналось. Бабушка с братьями-сёстрами, кто младше, кто постарше, очень боялись этих ‘‘визитов‘‘ и со страху так и съёживались на печи. Первое время мать их вставала и спрашивала: кто это пришёл?.. Но никто на её вопрос не отвечал, хоть и продолжал настойчиво дёргать дверь, а в окошко у входа было видно, что на крыльце никого нет. И никаких следов поутру ни во дворе, ни на крыльце не было. Тогда мать впредь не откликалась, и всем в хате наказывала сидеть тихо во время таких посещений. Опасаясь только, как бы неведомое нечто не распахнуло дверь, подпирали её вместе со старшим сыном тяжёлой лавкой. Интересно, что больше ни у кого на селе такого не происходило...

Петька уже хотел спросить что-то, как тут вдруг раздалось резкое "тр-рр", и дверь в комнату, где спал дедуля, медленно открылась на небольшой проём. Мы все подумали, что дед встал, а бабушка сразу обрадовалась. ‘‘Вот, - говорит, - щас вам дедушка лучше расскажет истории...‘‘ Мы тоже обрадовались.. Ленка за ёлкой давай голосить ‘‘О, дедушка, расскажи нам страшные истории!..‘‘ А из-за двери никто и не выходит.. Слышим — а дед-то тихо храпит себе в глубине комнаты.. Тут уже нам стало немного не по себе, словно холодком пробрало. Молча переглянулись, бабушка плечами пожала. Петька тогда быстренько закрыл поплотней дверь комнаты, хоть она и так всегда плотно закрывалась и сама раскрыться не могла, и опять вернулся под ёлку.

‘‘Давайте, я вам лучше про гадание расскажу.. как пОдружка моя гадала на зеркале...‘‘
Звали пОдружку Улькой, была она девкой на выданье, и раз - в святочный вечерок оставшись дома одна - решила загадать на жениха с помощью зеркала. Приготовила всё по ритуалу, зажгла свечи и села глядеть в зеркальную даль. Жених в зеркале появился, да такой красивый, прямо на загляденье, что Улька аж залюбовалась. Потому и позабыла вовремя сказать "чур меня" и покрывало на зеркало набросить. Тут же раздался громкий звон и "что-то" влепило Ульке крепкую затрещину на всю щеку. Свечи сразу погасли, и, кажись, даже зеркало треснуло, а у Ульки остался на щеке огромный красный синяк от удара, который так и не проходил. Потому вынуждена была она впредь повязывать половину лица платком, как будто зуб больной...

Только собрались ‘‘поумничать‘‘ с этого, как вдруг под нижними ветками ёлки сама по себе загорелась свечка в стакане. Затрещала и выбросила длинный язык пламени вверх. Мы с Петькой дружно вздрогнули, а бабушка переполошилась.
- ЗагасИть, загасИть! А то щас ще ёлка загорится!..

С Петькой вдвоём тянемся к свечке, выхватываем из стаканчика и задуваем. И тут же внезапно сам собой резко дёргается торшер на краю стола - подпрыгивает, чуть кренится и, немного пошатавшись, становится на место, — будто какой-то невидимка, удирая от ёлки в угол, зацепил ногой провод на полу. Сёстры за ёлкой испуганно заойкали, а бабушка даже рассердилась.
‘‘Тьху, халера! Говорила ж, нельзя про нечисть на ночь рассказывать!..‘‘

Да мы уже и сами напугались. Скоренько включили верхний свет, а за ним телевизор и пошли на кухню чаи гонять. Больше в тот вечер неведомая сила себя не проявляла. Как и до этого и после. Не знаем, был ли у бабули в квартире домовой — никогда не слышали о нём и не замечали. А что за сущь заглянула к нам на ‘‘огонёк‘‘ и решила подшутить над нами в тот вечер - без понятия.

Утром рассказали всё дедушке. Ну он, конечно, не поверил. Сказал, что наслушались историй - и мерещиться со страху начало. Мы, конечно, давай защищаться: всем сразу не могло померещиться, да вон и бабушка свидетель. Дед только рукой махнул.

Хотя сам же, убирая обратно на полку свой саквояж, бурчал: ‘‘Тю, и как это он мог свалиться?‘‘..