В тысяча триста сорок восьмом году в Европе свирепствовала чума. К этому времени она уже успела полностью поглотить южную часть континента и стремительно двигалась дальше, уничтожая всё живое на своём пути. Воистину, эта жестокая убийца оставляла после себя лишь опустошённые города и смрадные пепелища, на лоне некогда цветущих долин. Как было не уверовать в близость грядущего апокалипсиса, когда смерть, во плоти и крови, бродила по земле.

В ту страшную пору, мне было всего десять лет отроду. Моя семья, как и многие другие, спасались бегством из заражённого города. Мы проделали долгий путь и осели в Кёльне, на тот момент, находившимся в относительной безопасности от всего происходящего. На новом месте мы вели скромную жизнь. Моя матушка зарабатывала пряжей и шитьём, а я в силу юности лет, как мог посильно помогал ей по хозяйству. Об отце и сёстрах мне тяжело вспоминать, они рано пали жертвами пандемии.

Так прошёл месяц, пока однажды в наш дом не пришёл незнакомец. Он назвался Себастьяном, и хоть внешне походил на бродягу, но обещал заплатить золотом если мы позволим ему остаться на пару дней. В доказательство своих слов, он показал увесистый кошель, тщательно скрываемый в складках плаща. Мать согласилась и предложила гостю отужинать с нами, но тот наотрез отказался, сославшись что совсем недавно съел в таверне большую свиную ногу, и сейчас вряд ли осилит ещё что-нибудь.

Весь остаток вечера он рассказывал о городах и поселениях в которых ему довелось побывать. Лишь единицы из них не затронула болезнь, в остальных всё та же печальная картина: переполненные кладбища, разлагающиеся тела на улицах, разгул мародёрства, гонение на прокажённых и евреев. Этих бедолаг и раньше не жаловали, а сейчас и вовсе обвиняли в распространении заразы. Даже духовенство, обещавшее до последнего не сдавать позиции, спешно собирало пожитки и покидало храмы.

Всё услышанное было не ново, но сказанное позже посеяло в наших душах панический страх:
«Десять дней назад я был в Дюссельдорфе и собственными глазами видел, как город пал под натиском чумы, не ровен час, смерть скоро доберётся сюда...»
«Да поможет нам Бог», -сорвалось с бледных губ моей матушки.
На что гость лишь ухмыльнулся. Похоже ему были чужды наши опасения. Заметив это она рассказала о муже и дочерях, и посетовала на то что Кёльн теперь наше последнее пристанище. Себастьян слушал не перебивая и неотрывно смотрел на огонь.

«Я могу вам помочь»,-внезапно нарушив молчание произнёс гость. «Только ответьте, на сколько крепка ваша вера?»
«Она у многих ослабла с приходом этой напасти»,-тихо ответила матушка, боясь показать, что её одолевают сомнения.
«Значит я не ошибся предложив помощь?»
«Но что вы можете сделать для нас?»
«Мой могущественный покровитель не отказывает нуждающимся»,-спокойно произнёс Себастьян. «Он охранял меня в страшных скитаниях о которых я поведал. Если пожелаете, свою защиту он может даровать и вам...»
«Вы говорите опасные вещи!»
«Не опаснее тех, что вы слышите на воскресной службе. Откажитесь от Бога и сможете спастись.»
Подобные слова могли стоить жизни, но только не в ЭТО время. Непоколебимая вера уже давно была подорвана, ей больше не доставало обещаний и молитв, отныне она жаждала результатов.

В следующую полночь, гость повелел крепко запереть ставни и погасить весь огонь в доме, сохранив лишь пламя очага. Едва комната погрузилась во мрак, в его руках возник кинжал. Себастьян жестом подозвал меня:
«Протяни руку»
Я повиновался его приказу. Мать взволнованно следила за каждым движением. Острое лезвие моментально скользнуло по ладони, но я не издал ни звука. Кровь быстрыми каплями исчезала в огне. Затем он подозвал мою матушку. Она вся дрожала, но в глазах читалась решимость. Я знаю, мы отворачивались от господа не ради богатств или славы, но во имя жизни к которой он был несправедлив. Через несколько минут, мы все опустились на колени перед огнём и Себастьян приказал повторять слова клятвы:
«Мой хозяин и господин Люцифер, я признаю тебя как моего Господа и князя и клянусь служить и подчиняться в течении всей моей жизни...»
С каждым новым словом, пламя в очаге бесновалось всё сильнее;
«...отрекаюсь от помазания, крещения и всех милостей Иисуса Христа и его святых...»
«...и если я не буду приносить тебе дань. Я отдам тебе мою жизнь.»
Краткий миг, и красные языки жадно вырвались наружу, заполняя собой всё вокруг. Испугавшись, я хотел бежать, но не мог пошевелить и пальцем. Всем телом будто завладела чья то неведомая сила. Стены, пол, потолок уже объяло пламя, создавая иллюзию большого горящего куба, но огонь почему-то не трогал нас...

Тёмный ликом, закованный в медно-золотые доспехи, явился тот кому мы приносили клятву. Он знал зачем его потревожили. Внутри меня всё клокотало, а в следующую секунду, грудь пронзила нестерпимая боль. Крик ужаса застрял в горле, я не мог дышать. Отныне Дьявол заклеймил мою душу...
Пламя медленно исчезало, погружая нас в кромешную тьму, и только хриплые крики птиц раздавались в глухой ночи.

***
Через несколько дней, вместе с бичующимися в город пришла чума. Измождённые безумцы с трудом переставляли ноги, упорно продолжая свои страшные процессии. На рынках и площадях они без устали кричали о гневе Божьем, помогая людям пуще прежнего уверовать в собственную ничтожность.

Новость о заражённых быстро распространилась, подняв всеобщую панику. На глаза всё чаще попадались меченные красными крестами окна и двери. По приказу городских властей, улицы с большим количеством заболевших изолировали, но это не помогло предотвратить распространение заразы. Надежда на спасение слишком быстро себя исчерпала...

Каждый день, пропитанный трупным зловонием и миазмами, воздух касался моих лёгких, но я никогда не чувствовал себя хуже обычного. Я со слезами на глазах благодарил судьбу за то что она привела Себастьяна именно в наш дом...

***
С тех пор прошло ещё много лет и не мало испытаний выпало на мою долю. Неизменным осталось лишь одно, за всю свою долгую жизнь я ни разу не предал клятву, данную ребёнком, а посему мне не избегнуть расплаты.