Порой деградация в понимании общества – это эволюция в понимании личности. ©

Вам доводилось испытывать ощущение, что мир вокруг вас рушится? Буквально рассыпается на миллиарды кусочков, прямо у вас под ногами? Ощущение ни с чем не сравнимое. За гранью добра и зла, когда все эмоции, все ваши моральные ориентиры, ваши успехи и неудачи скукоживаются до размеров скомканной салфетки, небрежно выброшенной из окна проезжающего автомобиля.
Говорят, нечто подобное испытываешь во время панических атак. Дезориентация в пространстве, сбитое дыхание, скачущее давление. Только вот панические атаки подразумевают взбудораженность, растерянность, неконтролируемый страх. А как быть, если страха нет? Как быть, если сердце бьется размеренно, паника отсутствует, в висках не давит, а тревога не обуревает изнуренный от вереницы бессонных ночей разум?

Остается лишь наблюдать. Созерцать, как окружающая действительность тает буквально на глазах, уступая место лишь космическому холоду и абсолютной пустоте.
У меня не осталось больше желаний. Не осталось места переживаниям. Я больше не тревожусь о завтрашнем дне; не думаю о том, как оплачивать счета; не беспокоюсь о работе; не планирую ремонт или отдых на море. Все это там, позади, в том самом мире, которого больше нет.
- Брось, приятель. Кто сказал, что миру конец? Если так посмотреть, то он и без того давно накрылся медным тазом. С самого начала, по умолчанию.
Прозвучало, как насмешка. Будто манерный подросток, зажав сигарету в углу рта, важно напутствует неоперившегося первоклашку.
- Подросток? Ну ты, приятель, даешь.
Закатное солнце разливается пламенем у самого горизонта. Пустота, стремящаяся наружу, кажется вот-вот вырвется. Вырвется и проглотит багровое светило целиком.
- Ты меня вообще слушаешь, приятель? Земля-Энди, прием, прием. Черт, Хьюстон, у нас, кажется, проблемка.
- Я устал. – прикрываю глаза, вздыхаю. Глубоко, как учили на собраниях.
- О! Ты смотри, оно еще и говорить умеет! Устал он. Ты, приятель, только это и твердишь.
- Оставь меня. Прошу.
- Ты же знаешь, приятель, это так не работает.
- Знаю.
- Вот и славненько! Смотри, приятель, я ведь тоже не железный. Каждый раз одно и то же. Ты же в курсе, чем все закончится?
- Да.
- Так может, завяжешь с нытьем хотя бы сегодня, и мы просто приступим к делу? Что скажешь, приятель?
Солнце почти скрылось за горизонтом, лоскутья тьмы неспешно, будто смакуя каждое мгновение, рваными клочьями окутали пространство.
- Скажу – нет.

Пауза. Стало тихо. Совсем тихо. Ни пения птиц, ни лая собак, ни шороха ползущих по гравию машин. Ничего.
- Что ж, приятель, ты сам напросился.
Ослепительная вспышка. Сильный толчок в грудь. Оглушающий звон в ушах. Боже, я больше не выдержу.
Открываю глаза и бегло осматриваюсь. Мне знакомо это место. До боли знакомо. Улица пестрит неоновыми вывесками; по дороге туда-сюда шныряют автомобили; многочисленные рестораны, магазины и забегаловки так и манят уютными террасами и цветастыми витринами.

Вся эта жизнь кипит чуть поодаль от меня. Я вижу сотни людей – улыбающиеся пары, держащиеся за руки; целые семьи с детьми и колясками; компашки старшеклассников на велосипедах, скейтбордах, роликах. Все это там, а я стою в темном, загаженном переулке. Узкий-узкий каменный коридор, пропитанный тяжелым запахом мочи вперемешку с миазмами разложения. Привычный смрад.
- Что ж, приятель, начнем с твоих недавних подвигов, а?
Молчу. Главное, не оборачиваться. Главное, не оборачиваться. Главное, не оборачиваться.
- Ишь, хитрец какой. Приятель, не бузи – не обернешься сам, так я подсоблю.

Сопротивляться бесполезно. Секунда и я больше не вижу огней города. Мой взгляд устремлен в темную аллею. Там, в десятке метров от меня, маячит пара силуэтов. Мужчина с женщиной. Оба размахивают руками, что-то кричат. До меня доносятся лишь обрывки их реплик:
- Сволочь, отстань от меня! В гробу я тебя видала! Не трогай меня! – женский голос звучит звонко, надрывно, словно на грани истерики.
- Ах ты ж, с...ка неблагодарная! Ты как с мужем базаришь, тварина?! А ну пасть свою закрой! – мужчина явно перебрал, язык заплетается, да и сам он едва стоит на ногах.
Раздается шлепок. Сильный. Он ударил ее с размаху. Тыльной стороной ладони.
- Нет! – она рыдает. Сквозь всхлипывания не разобрать, что говорит.
- Мразь! – еще один шлепок, другой рукой. Женщина едва удерживается на ногах, судорожно хватается за лицо. Заставляю себя отвернуться.
- Нет-нет, приятель, мы здесь до самого конца представления. – невидимая сила удерживает меня на месте, не дает даже прикрыть глаза.

Женщина снова кричит, мужчина наклоняется к ней, одним движением притягивает к себе и буквально тащит в обратном от меня направлении. Кажется, она ранена. По крайней мере, в свете тусклого фонаря успеваю разглядеть алое пятно на ее безупречно белой кофте.
Изо всех сил пытаюсь вырваться, ослабить невидимую хватку. Провожаю пару глазами, отчаянно силясь сорваться в их сторону, защитить ее, как-то помочь.
- Ой, да ты просто рыцарь в белых доспехах, приятель. Неясно только, где вся твоя удаль была той ночью. Постой-ка, я знаю. – еще секунда и я снова выглядываю из-за угла. Там, у самой стены, притаился худощавый парнишка с накинутым на голову капюшоном. Он молча провожает удаляющуюся пару абсолютно безразличным взглядом и то и дело поглядывает на часы в телефоне.
- Ба! Да это же ты, приятель! Что-то незаметно, чтоб ты рвался на помощь. Даже, знаешь, мне кажется тебе и вовсе наплевать. Глянь-ка – куда это ты собрался? – парнишка действительно оживился и зашел за угол. Мгновение спустя появился снова в компании еще одного доходяги.
- Глазам своим не верю, приятель! Ты что же, получается, забил на благородные позывы? Чего ради? Что это он тебе в карман сует, а?

Я невольно тянусь рукой к карману куртки.
- Вот насмешил, дуралей! Нет там уже ничего. Давно нет. И добрый-добрый Санта не оставлял тебе ништяков, пока ты мирно спал, приятель!
Рука в кармане сжимается в кулак.
- Ой-ой, какие мы нервные. Ты погоди, приятель, дальше куда интереснее.
Снова вспышка, мощный толчок и звон в ушах. Снова осматриваюсь. Снова вижу себя. Я дома. Сижу, сгорбившись, за столом. О чем-то говорю по телефону:
- Да, это и вправду кошмарно. Почему такие вещи происходят с хорошими людьми? Почему всякая мразь живет себе и в ус не дует, а люди достойные вот так страдают? – мой голос звучит механически, будто я текст читаю с бумажки. Ни капли сочувствия. – Метастазы пошли в кости? Это ужасно… Да, конечно, надо ее навестить. Я вот денег ей приготовил. Тут немного, но в таких ситуациях каждый цент на счету… Да, я понял, позвоню ей сегодня же, проведаю позже. Как-никак, учительница первая моя…
- Ай-ай-ай, приятель, вот это новости. Рак? Боюсь, зарплата учителя расходы не покроет. Капля в море – остается только мет варить, чтоб семью обеспечить, верно? Шучу-шучу. Хотя, признаюсь, как-то ты звучишь… как же это слово… а, безразлично!

Я вижу, как я-он за столом кладет телефон в карман и тянется в сторону красного кожаного кошелька. Я-он достает оттуда пачку денег. Быстро пересчитывает и большую часть купюр забирает с собой. Поднимается, вновь достает телефон. Набирает кого-то.
- Нет, не делай этого, чертов ублюдок! – конечно, мои губы даже не шевелятся. Отчаянный крик лишь эхом разносится у меня в голове.
- Погоди скулить, приятель.
Я-он терпеливо, хоть и как-то напряженно, выжидает несколько гудков.
- Твою ж налево, чего трубку не берешь? Ладно-ладно, все в силе? Лады, бабки на руках, я выдвигаюсь. Берем Быстрый. Грамм. В два рыла должно хватить.
- Но ведь не хватило, да, приятель? Не хватило. А бедная, добрая и такая больная учительница так и не дождалась даже звонка от любимого ученика. Как это все прискорбно.

Уже ставшая привычной вспышка. Сильнейший толчок в грудь и просто оглушающий звон в ушах. Куда меня теперь занесло?
Юджин. Смотрит так исподлобья. Руки скрещены на груди. Настроен решительно. Перед ним снова я-он. Что-то балагурю, как всегда. Распинаюсь, как шут гороховый – смотреть противно. Черт возьми, и как я умудряюсь так всех облапошивать?
- Хороший вопрос, приятель. Харизматичный ты тип, когда хочешь чего-то. Ни дать, ни взять – Тони Старк собственной персоной. Железный, мать его, человек.
Юджин устало опускает руки и следует за мной-ним на балкон. Нет, только не тот вечер, молю, не надо. Зубы пускаются в дикий пляс, скрежещут друг о друга, да так, что эмаль сыпется.
- Нет, приятель, ты смотри дальше, мы еще не закончили.

Юджин нехотя вдыхает дым из протянутой мной трубки. Нет, Юджин, не надо!
Вспышка, толчок, звон.
Юджин растянулся на полу, глаза залиты кровью так, что белков вовсе не рассмотреть. Дыхание медленное, тяжелое, со свистом. Руки хватаются за воздух. Он силится что-то сказать, но лишь заваливается на бок.
Я-он в панике мечется по комнате, шарит в карманах, то и дело достает телефон, но, так и не решившись ничего предпринять, сует его обратно в карман.
- Бедный Юджин. Нельзя, приятель, так с друзьями поступать. Он тебе доверял, а ты ему такую свинью подкинул.
Юджина трясет. Пытаюсь закрыть глаза, но веки будто свинцом залиты.
- Ничего, приятель, ничего. Осталось совсем немного.
Нет.
- Что значит «нет»? Приятель, а тебя никто и не спрашивает.
Нет. Ощущаю, как пальцы рук начинают слегка подергиваться.
- Эй, ты чего задумал, приятель?
Перед глазами багровая пелена. Картинка смазана. Корчащийся на полу Юджин медленно тает в воздухе.
- Ты это, завязывай, приятель. Я могу и по-плохому…

Яркая, но уже не столь режущая глаза, вспышка. Мягкий толчок в грудь. Легкий звон в ушах.
Снова закат. Алое солнце купается в сероватых облаках, окутавших небосвод. Я стою на крыше высотки. Под ногами обшарпанный шифер, вокруг торчат какие-то антенны. Все это детали, которые я улавливаю лишь боковым зрением. Мой взгляд устремлен вперед. Туда, где у самого края, на высоком парапете, закинув ногу на ногу, сидит она.
Ее волосы развеваются на ветру, глаза полуприкрыты. Она словно купается в последних лучах закатного солнца. Чуть поодаль вижу себя. В руках у меня-него старенькая мыльница. Сосредоточенно вглядывается в объектив камеры.
- Эй, приятель, мы так не договаривались!
Короткая вспышка, едва ощутимый толчок, звон в ушах прекращается.

Она стоит почти вплотную к огромному, в два человеческих роста, стеклу. Там, за окном, огни ночного города. Далеко внизу, на эстакаде, несутся тысячи машин. Отсюда они кажутся совсем крохотными, не больше муравьев. Небоскреб величественно возвышается над мегаполисом, а облачка тумана за стеклом вперемешку с неоновыми огнями сотен билбордов, создают таинственную и даже мистическую атмосферу.

Она смотрит вдаль. Немного задумчиво, будто мысли ее и не здесь вовсе, а где-то там, внизу, несутся бок о бок со спешащими куда-то автомобилями.
- Подлец, ты чего вытворяешь? А-ну перестань, приятель, ведь хуже будет!
Совсем уж краткая вспышка. Даже не ослепляет. Толчок в грудь не последовал.
Салон самолета. Она над чем-то смеется. Смех переливчатый, словно пение соловья. Глаза сверкают. За иллюминатором тают огни отдаляющегося города. Самолет быстро набирает высоту.
- Ублюдок, прекрати! Тебя это не спасет, приятель!
Вспышка.

Огромный стадион битком забит людьми. Десятки тысяч включенных на телефонах фонариков сливаются в целый ковер, сотканный из лучей света. Из огромных колонок на сцене льется меланхоличная, но такая размеренная музыка. Она оборачивается, и я вижу ее глаза. Такие живые, такие яркие. В них отражаются, утопая, лучи мощных прожекторов. Это так сюрреалистично, так обнадеживающе. Зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох. Как учили на собраниях. По щекам катятся слезы.
- Прекращай, прия…
Все звуки резко пропадают. Ощущаю свободу в теле – кукловод исчез. Растворился, как и не бывало. Наступает тишина. Но не та гробовая, когда единственный различимый звук – это биение собственного сердца. Где-то над головой щебечут птицы. Вдалеке заливаются звонким лаем собаки.
Смотрю под ноги. Стою на насыпи, вплотную к железнодорожным путям. Не успеваю сообразить, что к чему, как откуда-то сбоку доносится оглушающий рев. Машинально пячусь назад, спотыкаюсь, качусь кубарем вниз по насыпи. Успеваю заметить, как там, где я только что стоял, проносится огромный локомотив. Тревожно гудит, устало стучит по рельсам вереница вагонов.
Встаю, отряхиваюсь. Поежившись, застегиваю куртку. Кажется, осень пришла. Холод обычный, принесенный ветрами. Космическая пустота отступила, а где-то там, внутри, теплится что-то совсем крохотное, но такое успокаивающее.
Если кажется, что мир вот-вот рассыплется, а сам ты стоишь на краю бездны, начни собирать себя по крупицам. И никогда, слышишь, никогда не вслушивайся в шелестящий шепот у тебя в голове.

***

- Твою мать, Дэн, ты что за дерьмо сегодня принес? Чего оно такое красное-то?
- Не шелести, Пабло, все на мази. Стаф улетный, барыга зуб дает. Ты ж знаешь Псая – этот ни разу не подводил.
- Ну так как его, по носу?
- Все как обычно.
Дэн быстро сворачивает долларовую купюру, наклоняется и вдыхает. Раз, другой.
Ослепительная вспышка. Сильный толчок в грудь. Оглушающий звон в ушах.
- Привет приятель! Давай за мной, я покажу тебе, что значит реальный кайф…