"Мы перестали бояться того, что может произойти с нами в мире ином, потому что мы слишком заняты поиском наслаждений в этом". Тони Кэйсмор.

Глоток воздуха стоил мне невероятных усилий, смешанных с острой болью в груди. Жутко болели рёбра. Надо срочно показаться врачу. Мысли лихорадочно теснились в моей голове. Я отчаянно пытался вспомнить время работы травматологии.

Она оказалась открытой. Как всегда огромные очереди. От запаха крови и от боли закружилась голова. Нужно поспать. Всё равно мне ещё долго сидеть... Меня пытались разбудить, видно подошла моя очередь, но усталость взяла своё и я ей поддался.

Кто-то отчётливо назвал моё имя, и я всё же проснулся. Людей почти не было. Закономерно было предположить, что пора всё-таки заходить в кабинет . Я вошёл и попал в темноту. Через какое-то время, пытаясь собраться с мыслями и хоть что-то разглядеть, я услышал разговор двух человек за соседней дверью.

Наверное, врачи обсуждали меня. Моё имя произносили снова и снова, словно зная, что вот он я - стою тут рядом и слушаю их.

- Холодно... замёрзнет.

- Подожди, проклятый.

- Живёт своей жизнью. Живёт своей жизнью. Его осуждают на смерть.

Они с ума там все посходили. Я, не задумываясь, открыл дверь, пытаясь разобраться, что здесь происходит. Десятки, неизвестно откуда взявшихся людей, смотрели на меня с непониманием. Десятки недоумевающих и безжизненных взглядов, которые я не забуду никогда. В их глазах читались мольба и страх, животный, свойственный умирающим людям, страх. Такой я видел у дяди за минуты до его смерти.

Сзади меня взяли за руку, и я не захотел заходить, предпочитая остаться в тёмном кабинете. Люди, будто понимая, что я сейчас уйду, принялись всё так же беззвучно рыдать. Я запомнил маленькую девочку с грязным лицом - скатывающиеся по нему слёзы, оставляли за собой белые полосы.

Не в силах наблюдать подобного, я всё же закрыл дверь и... побежал. Прочь от этого места, прочь от таких страданий. "Кто видит мёртвых, тот сам не живой" - так, ещё при жизни, мне говорила бабушка. Выбегая со злосчастной больницы, я поскользнулся на выходе и с силой ударившись о перила, распластался на снегу. Рёбра сжало так, что вновь стало невозможно дышать.

-Осуждён на смерть.

-Подожди...

Глубокий вдох. На мне маска. Мысли постепенно распутываются и становятся чистыми. Рядом ревущая мать... Я в больнице. В нормальной больнице.

(Из дневника моей матери: "25.10.13 Пульс улучшился. Первый раз среагировал на

прикосновение руки. Мой сын будет жить. Обязательно будет жить").

В ту ночь я был на заднем сидении. Мы отдыхали с друзьями, прокатываясь в черте городской линии. Я наблюдал за белоснежной дорогой, красиво освещающейся фарами нашей машины. Тогда я не предполагал, что через несколько секунд она превратится в груду металла, а я, вылечу из неё вместе с задней дверью и пролежу на двадцатиградусном морозе без сознания пятнадцать минут. Всего этого я не знал. Но что отчётливо потом запомнил, - так это сильное желание избавиться от боли.

(Из заключения врачей: перелом пяти рёбер (номера), пневмоторакс (пробитое ребром лёгкое заполняется воздухом), обморожение верхних и нижних конечностей 1-ой, 2-ой степени, травматическая кома (6 дней).)

Прошло уже три месяца. Чем больше я восстанавливал картину произошедшего, тем больше мне становилось не по себе. Девочка, что так запомнилась мне в моей коме, отравилась угарным газом при пожаре за две недели до случившегося. Я выяснил - погибла вся семья... За два месяца в нашем городе при различных обстоятельствах погибли и умерли своей смертью около сорока человек.

Я не видел свет в конце туннеля. Я вообще не видел там света и не могу сказать, что это было, но лучше пристёгивайтесь... там страшно.

16.01.2014