Тихо в эту ночь в огромном таежном лесу, медленно плывут кучные и темные облака, скрывая луну, а высокие ели едва-едва покачиваются от слабого ветра.

Но вот треснула где-то ветка, наклонились еловые лапы под тяжестью снега, который местами бесшумно падал в наметенные сугробы.

Илья шел по давно натоптанной тропинке – он уже много раз место это нехоженое примечал, не раз возвращался, запоминал, прислушивался.

Не было для него никакого запрета, а одна болезнь – убивать. Сколько дичи он перестрелял, сколько перьев скопил, а сколько чучел продал – то только он знает. Боятся его местные, под два метра ростом мужик, плечистый, руки-крюки, небритый, а лицо и вообще страшнее всякого чудища: морщинистое, борозды шрамов по иссохшим щекам, глаза черные, словно дьявольские, - смотрят из-под таких же черных, угольных бровей.

Обходили стороной его дом, нелюдимый он был и злой. Народ предпочитал делать вид, что нет Ильи вовсе, чем под дуло его ружья попасться. Человек странный, мало ли, что сделать может, а рисковать никому не хотелось. Так и жили.

Вот и снова Илья в лес ушел, пташек пострелять, чучела заготовить, да и сбыть. С тех чучел особливо много для приманки берут. Будет денежка в кармане шуршать – сердце его согревать.

Нашел Илья поляну, где тетерева ночуют. Днем-то их не видно почти. Осторожные птицы, но ведь одно что куры – ночью не поймут, что охотник явился.

Огонь только лишь надо развести, а как птицы проснутся и в снег нырять начнут – тут-то и в ход ружье пустить пора. Только все быстро и умело надо сделать, иначе с пустыми руками вернуться можно.

Стелется лыжня, скрипит снег под ногами. Темно вокруг, да только Илья давно к темноте привык, приспособился не хуже хищного зверя.

Вот уж и поляна, уже и факелы горят, тетерева молнией вниз падают, а Илья из ружья целится. Только странное дело – попасть не может, а ведь слыл он страшным, на глаз острым, никто в лесу от него скрыться не мог, всегда с добычей домой возвращался, да добычей немалой.

Но повезло: вскрикнула птица, крыло подмяла. Взлетит, тут же падает, однако прыткости своей дикой не теряет – рванул тетерев что есть силы, за деревьями спрятался.

«Да что же такое?! – возмутился про себя Илья. – Без копейки мне теперь сидеть?! Стой, подлюка, ни с чем не уйду я. Хоть тебя, да возьму, живо шею скручу!».

Больше уже не из-за наживы, а от обиды Илья за тетеревом погнался, скрыла глаза его пелена красная нечеловеческой злобы. Побросал он ружье и лыжи, факелы зажженными оставил, да и побежал, спотыкаясь и падая, за раненой птицей.

***

- Чу-у, кто ж скребется там? – вслух спросила Ненила, доставая котелок с печи.

Отворила она дверь, а там тетеревок молодой на пороге распластался, уже и дышит еле-еле, грудка синим отливает, вздымается чуток, а перья в разные стороны. И глаза уже не блестят почти, только смотрят жалобно на девушку.

- Ох ты, маленький… - шепнула она и взяла его бережно.

Только пальцы тельца коснулись и в перьях утонули, так и кровь капать перестала, а девушка в темень леса глянула, злобно брови сдвинула и сказала в пустоту:

- Явился… Не долог твой час, скоро все разрешится.

А тетерев в руках попискивает, щурится. Знает, к кому за помощью идти. Спасет Ненила, выходит.

Только девушка птицу на сено уложила и водой напоила, как за дверью опять шум, рык злобный нечеловеческий. Шаги глухие, тяжелые, а снег так и скрипит.

Вышел Илья на след кровавый, да вот незадача – изба перед ним. Откуда изба тут, в тайге глухой, ведь Илья точно знал, что никто, кроме него, сюда не забредал, а из трубы дымок стелется, в окнах свет. Блики на оконных морозных узорах играют… Что-то не то тут.

А дверь тем временем медленно открылась. Поднял Илья глаза и удивился тут же – баба перед ним стоит, да не просто какая-нибудь, а молодуха совсем. Лицо белехонькое, брови тоненькие, а глаза как птичьи… янтарем переливаются.

- Так и знала я, что в мою ты округу сунешься, Илюша, - запела нежным она ему голосом, только злобой и холодом сквозит. – Сколько ты детей моих загубил, сколько слуг перестрелял, все управы на тебя не находилось, а теперь ты и сам к дому моему явился!

Сменилась ярость Ильи на страх животный, зябко он поежился, насторожился, назад тихонько ступил, а девка глаз не сводит, со ступеней спускается – к нему идет.

«А чего ж ты, молодушки испугался? – подумал он про себя. – Сбежать, как пес трусливый? С ней делов на раз-два!»

Оправился Илья, тряхнул головой, рыкнул, словно зверь бешеный и на девушку пошел, сжав кулаки.

Улыбнулась Ненила, сверкнула диким взглядом и, руками взмахнув, как крикнет:

- Когда ночь глубокая настанет, луна взойдет, и совы взметнутся в небо, я выклюю глаза твои!

Подняла она высоко голову, шею вытянула и как завоет протяжно по-совьему, громко так, пронзительно.

Вышла луна из-за туч тут же, и увидел в ее свете Илья тень страшную: на замерзших бревнах избы очертания огромных крыльев, позади хлопанье слышится, а девушка и вовсе пропала.

Только лес ожил словно: совий крик тут и там раздается, да еще другие голоса птичьи перекликаются. Ели колышутся, снег стряхивают, ветки трещат, будто кто на них прыгает.

Повернулся Илья от избы, да только прочь бежать собрался, как в голове его голос девичий знакомый прозвучал: «Выклюю я глаза твои!». И не успел он и шага сделать, как из леса птица большая на него кинулась.

- Неясыть! – только и смог он хрипло выкрикнуть, пытаясь руками лицо прикрыть.

Закричала птица пронзительным воплем, сверкнули глаза янтарные, и вцепились когти в глаза охотника.

Завыл Илья от боли, жгло глаза ему, словно лучиной, нестерпимо стало, потекли струйки крови по его морщинистым щекам. Только неясыть все не унимается, дерет Илью когтями, вот уж и в шею вцепилась, клювом кожу раздирает.

Метался-метался Илья, да и замертво повалился, не сумев от разъярённой птицы отбиться.

Снег провалился под тяжестью тела и от тепла его осел, обмяк и покраснел от крови пролитой, а неясыть когти спрятала, крикнула победно, взлетела высоко и вниз кинулась, о землю ударившись. Только перья серые в разные стороны разлетелись, как вышла под свет луны Ненила, губы тонкие облизывая, а с пальцев окровавленных красные капли на снег падали.

- Сколько предупреждала я тебя, - говорила она, над Ильей мертвым склонившись, - сколько к дому твоему прилетала, а тебе все невдомек. Так вот за смерти и своей жизнью ты поплатился… И остальным будет урок.

Ненила вдохнула зимний воздух, плечами повела и приподнялась, отряхнувшись и на деревья поглядывая: разлетелись птицы, утихли крики, уж и не единого взмаха крыла не слышно.

Тихой поступью дева птичья назад в избу отправилась, так тихо за ее дверью и исчезла.

***

Поутру снег поземкой по накатанным сугробам стелился, иголками снежными лица покалывал.

Искали мужики Илью, неделю искали и нашли в глуши самой, свежим снегом припорошенного. Так замело его сильно, только макушка торчала и волосы от ветра трепыхались. А вокруг еле видно, что натоптано много, лыжи сломанные и факелы давно остывшие лежат. Словно ходил Илья кругами, только зачем – непонятно.

Режили сельские мужики, что сбрендил Илья, да замерз, а тело его хищные звери потрепали. Сойдясь на том, вытащили его, в мешок собрали да поволокли в сани сгружать.

Только не видели они, что на них сверху, притаившись в еловых лапах, смотрела серая неясыть, сверкая своими янтарными глазами, а как только скрылось мужичье за деревьями, взмахнула птица огромными крылами и поднялась в небо, издавая протяжный тревожный крик, который эхом разнесся по холодной тайге.