Великолепие весенней ночи пришло на смену знойному дню, наполненному светом и теплом. Жаркий ветерок сменился прохладным дуновением. На вечернем небе полыхала вечерняя заря, окрашивая все вокруг в рубиновый цвет.

Вскоре и совсем стемнело. Загорелась первая звезда, вторая, третья… Через несколько минут на небе сверкали уже миллионы звезд, перемигивающихся между собой. Вокруг все замерло, и наступила волшебная тишина. Где-то в лесу ухнула сипуха. Из густой листвы деревьев послышалась чудная трель соловья. Цикады стрекотни ночных насекомых громким нескончаемым хором стали раздаваться тут и там. На небе показалась полная луна, разливая мягкий свет. Тьма расступилась, и стали отчетливо видны силуэты деревьев и крестов.

Вдруг из глубины деревьев, шелестящих молодыми листочками, словно те переговаривались между собой, раздалась великолепная игра на гармони. По извилистым тропинкам, тянувшимся с разных сторон, медленно тянулись вереницы людей. Слушателей становилось все больше, они рассаживались прямо на траву по парам. Вскоре послышалось и звяканье посуды, и громкий смех. Густой бархатный бас вмиг заполнил тишину, царившую вокруг. Гармонист виртуозно перебирал клавиши инструмента, достигая самых пронзительных его звучаний. Песня его была наполнена грустью, она была о любви, об ушедшей молодости. Молодая женщина, сидевшая рядом на траве и облокотившись на плечо своего спутника, украдкой смахнула слезинку, на коленях у нее лежал цветастый с бахромой платок. Молодой парень в форме полицейского слушал гармониста сосредоточенно, немного насупившись. Вдруг, откуда ни возьмись, у ноги его очутился черно-белый кот. Мурлыча он потерся о штанину полицейского, улегся и стал умываться. Парень сорвал травинку и начал с ним играть.

Через час на озаренной лунным светом полянке было уже не протолкнуться. Звенели кружки, стопки. Слышался шелест фантиков, кто-то просил поделиться хлебом, по стаканчикам разливалась вода и водка.

– Где мы, теть Зин? – спросила худенькая девчушка, скорее, даже тощая, в нежно-розовом кружевном платьице. Белокурые волосы были аккуратно перевязаны нарядной лентой. Она выглядела растерянной, словно боялась до конца опуститься на траву, чтобы не испачкать платье.

- Где-где, дома! «Где?» - захохотала сидящая рядом с ней конопатая тетка. – Ты давай, Надька, ешь, пей, завтра весь день у входа стоять. – Тетка наяривала булку, запивая ее водой прямо из пластиковой бутылки. Вытянув ноги вперед, она успевала качать головой в такт гармонисту.

- О-о-о! Дежурные наши идут! – Зинка кивнула в сторону еще одной приближающейся кучке людей. Те шагали очень робко, постоянно озираясь и останавливаясь. В руках они несли какую-то снедь.

- Вон, бабуля преставилась какая-то… – она любопытно вытянула шею, рассматривая новичков. - Мужик в сером весь седой..

- А почему дежурные? – робко спросила девчушка.

– А потому что новенькие, только сегодня схоронили. Значит, сегодня они дежурят, угощают, значит.

Неожиданно рядом залаяла собачка, девушка вздрогнула. «Тише, Тяпа, тише!» – шикнула на зверушку ее хозяйка. Высокая, бледная дама, как будто не из этого времени, держала в руках рыжую собачонку, стараясь усмирить ее звонкий лай. От них страшно несло запахом гари, собачка повернулась на коленях у хозяйки, открыв свой начисто обгоревший бок. Дама все время сидела беспокойно, руки с облезшей кожей не могли крепко ухватить вертлявую любимицу.

Надежда с осторожным любопытством огляделась вокруг: молодежь затеяла какие-то веселые игры, слышался детский смех. Держась чуть поодаль, мужики в строгих костюмах уже долго о чем-то спорили. Самый говорливый и шумный показывал всем что-то, широко раскинув руки друг от друга. Мужики смеялись, недоверчиво качая головами, и было слышно: «Нуу-у, брат, ты, кажется, уже начал пули лить!» или: «Эка, Лукич, да в 54-м там и канала–то еще никакого не было! Брешешь, как собака!», «Не водился там сазан никогда!», подхватили с разных сторон: « Брешет же, брешет, старый черт!» Затем раздался оглушительный хохот, а рассказчик же продолжал жарко и с запалом в чем-то уверять остальных.

Странным было то, что каждый из присутствующих держал в руках какой-то предмет. Кто-то носил с собой видавшие виды кеды, кто-то - удочку. В руках у женщин могла быть шаль или даже рукоделие. Красивый черноволосый парень, сидевший на скамейке, сжимал пальцами неподкуренную сигарету, рядом лежал шлем мотоциклиста. Заглянув немного назад, девушка увидела, что за спиной парня на памятнике было выгравировано его фото, на котором он широко улыбался, с витиеватой подписью: «Байкеры не умирают, они превращаются в ветер...»

-Баб Нюр? – снова послышался сиплый голос конопатой. – Ты чего опять бродишь?! Вон, во-он твоя могилка! Слева от березы, сколько раз тебя учить?!

- Померла лет 30 назад бабуся, – повернувшись опять к девушке, сказала Зинка. - Не ухаживает никто. На памятнике ни имени, ни фотки. Как отойдет недалеко, так и назад вернуться не может – бродит и бродит вокруг да около. Эх, старость не в радость!

Мелодии, которые играл всю ночь старый гармонист, становились все тише и печальнее.. Разговоры, разносившиеся по всей поляне, понемногу утихали, вскоре исчезнув совсем.

- Ух, кольнуло-то как! Муж зараза... ножом. Пьяница этакий... Уф!.. - тетка резко поморщилась, держась за бок. - Ладно, идти пора! Ты далеко отсюда? – спросила она, вставая и все время покряхтывая.

- С краю, у входа почти, – тихо произнесла девчушка, тоже поднявшись с травы.

- Завтра родительский день. Родственники приедут, друзья. На рассвете у оградки своей становись, так положено. Сегодня ночью можешь просить у них, чтобы захватили чего тебе необходимое – кофту там, носки, может. А то и колечко! – тетка расхохоталась. – Ты у нас, Надька, невеста вон какая! Бледная только чё-то, как поганка! – она причмокнула, озабоченно разглядывая лицо девушки. - А женихов у нас здесь - ууууйть! Пруд пруди! - тетка стряхнула с широкой юбки крошки хлеба, и держась за бок, в развалку пошла по тропинке между деревьями. Вскоре из глубины кладбища вновь послышался ее грубый возглас: «Баб Нюр! Сюда иди, говорю, сюда! Совсем в другую сторону пошла ты! Здесь она, здесь!»

Девушка последовала общему потоку, который двинулся в сторону входа – туда, где она была похоронена. У нее постоянно болело все тело, как и в первый день автомобильной аварии, в которой она погибла, ноги еле слушались, страшно гудела голова.

- Очень странно в такой пустоте жить, – неожиданно услышала за спиной девушка. Рядом с ней поравнялся молодой полицейский. - Словно во сне. Знаешь, такие страшные детские сны, когда ты просыпаешься, и не можешь никого найти, и понимаешь, что остался совсем один. Мне часто такие снились, когда я был маленьким.

Девушка молча шла вперед.

– Вы тоже завтра будете у оградки стоять? - спросила она парня.

- Девять лет уже стою, - усмехнулся он.

- А я в первый раз, – молодые люди медленно шагали в окружении бродящих вокруг оживших мертвецов.

***

Дорога, пыльная и жаркая, тянулась уже очень долго. Бабка, тащившая за руку восьмилетнего внука, приговаривала: «Ничего, Кирюшка, совсем уже близко подошли. Навестим деда и обратно. Хочешь пить?» Кирюшка хотел. Ноги в ботинках страшно горели, волосы стали совсем мокрыми и прилипли ко лбу. Солнце еще только вставало, но день уже обещал быть жарким. На дороге, пролегающей вдоль тропинки, по которой двигались путники, уже начали ездить первые редкие машины.

Совсем близко показалась огражденная забором территория, на которой росли большие и раскидистые деревья. Пробравшись сквозь сухой кустарник и траву, бабка с внуком оказались у старой могилы.

- Это кто у нас тут у деда похозяйничал, а, Кирюшка? Опять гармонь валяется, каждый раз ее убираю. Эх, рваная уж вся! Выкинуть давно б ее отсюда, да дед твой любил ее шибко. Снился мне, всё просил принесть ее... Жалко его, как не принесть? - тяжело дыша, бабка прошла рукавом по пыльной черно-белой фотографии. - Гляди-ка, малой, платок на тропинке обронил кто-то, да бахрома богатая такая… Всё пораскидают, вот люди-люди. Вон уж приходить потихоньку начали. Вот и мы пришли.. Хочешь пить? На уж, на, пей, досужий мой... - бабка устало провела рукой по морщинистому лицу, вытирая пот.

Вдруг отовсюду стали раздаваться голоса, Кирюшка оглянулся: по извилистым тропинкам, тянувшимся с разных сторон, медленно тянулись вереницы людей.