Своё повествование я снова хочу начать с небольшой предыстории, которая не будет иметь прямого отношения к канве основных событий, однако при этом полагаю, что судьба моей бабушки Ефросиньи Степановны, равно как и деда, её мужа Василия Кузьмича, в достаточной мере нетривиальна и достойна того, чтобы самые острые её повороты сохранить на письме.

Возможно, ключ к пониманию их непростого жизненного пути как раз и кроется в таинственных событиях, приключившихся с бабушкой в молодости, однако с уверенностью сказать не возьмусь. И тем не менее, если биографический фон окажется Вам неинтересен, можно перейти к изложению мистической части, начиная со слов: «Таков был тернистый путь Ефросиньи Степановны на этом свете…».

Жизнь бабушки Фроси вряд ли можно назвать счастливой. Родилась она в начале прошлого тревожного века, даже не в деревне, а в одиноко стоящем на пересечении дорог яме, где-то на просторах Белохолуницкого района, тогда ещё Вятской губернии. Прадед мой Степан служил станционным смотрителем с молодости и готовил себе смену из старших сыновей. Судьбой же дочек он интересовался мало.

Отошлёт их летом в лес, там они до вечера и бродят, на подножном корме перебиваются. Вечером общий горячий ужин и спать по лавкам. Любопытно, что уклад жизни в такой глуши революция практически не затронула. Как жила семья Степана от приезжего до приезжего, так и продолжала жить. Даже гражданская война мимо прошла. А вот в коллективизацию дело повернулось круто.

К тому времени в жизни Ефросиньи случилось первое большое событие – сосватал её молодой парень Василий из близлежащей деревеньки Осетры, ныне уже исчезнувшей с карт Кировской области. Да и сватовство это тоже незаурядным оказалось.

Приехал Василий к отцу избранницы, привёз подарки, попросил руки. Уже и согласие отцовское получил, вдруг вбегает в дом вернувшаяся с полевых работ Фрося. Уставшая, голодная, вспотевшая, ничего вокруг себя не видящая, даже жениха не заметила, и давай с себя одежду сбрасывать. Ну, тут сёстры закричали ей, мол, гость в доме. А она оглянулась, увидела Василия, улыбнулась ему, махнула рукой и так в одной исподней рубахе в баню пошла, даже толики смущения не выказав. Весёлая она была по натуре, сегодня бы сказали, что оптимистка.

Увёз Василий молодую жену к себе в деревню. А у него в семье из мужчин только он, да брат его старший. Отец в гражданскую погиб, так что на попечении двоих парней оказалась вдовствующая мать и семь сестёр младших. Когда колхоз создавали, землю только на мужиков выделяли, вот им на двоих и достался участочек небольшой, да еще и на болотистом месте. Свекровь Ефросинью сразу невзлюбила, и так-то они впроголодь жили, а тут ещё один рот кормить придётся.

Шибко скупая она по характеру была, немедленно принялась изводить невестку укорами и попрёками. Тут ещё и неурожай, а память о голоде начала двадцатых по-прежнему крепко в памяти людей держалась. В общем, невмоготу стало.

Решились тогда молодожены на отчаянный шаг – отправиться за лучшей долей в далёкий и чужой сибирский город. Простившись с родными, мрачной дождливой ночью сели Василий и Ефросинья в поезд и тронулись навстречу неизвестности. Как вспоминала впоследствии сама баба Фрося, из вещей у неё с собой только узелок был с бельём сменным и серенькое платье, что на себе увозила.

Город принял переселенцев холодно. Василий сразу пошёл на завод, как уж его туда приняли, об этом история умалчивает, одно знаю, дали семейной паре от завода жильё – угол в комнате коммунальной. А им больше и не нужно было, вещей-то всё равно нет, посуды своей даже не было. Первую ложку Василий сам для семьи на заводе отлил, а ели они с женой по очереди, единственной ложкой.

Долго потом эту ложку хранили, как напоминание о первых шагах жизни семейной. Через несколько лет такой скупой жизни положение дел понемногу стало налаживаться. Из душного угла коммуналки перебрались Василий и Фрося в отдельную комнату, самодельной утварью обзавелись, но деток так и не сумели дождаться, война грянула.

На фронт Василия не взяли по медицинским показателям, на заводе оставили вместе с женой на нужды армии трудиться. Отстояли супруги всю войну за станком, снова вспомнили, что такое голод. Смены порой до 16 часов доходили, потом спали в цехе, вставали и снова за станок. Долгожданную победу встретили на рабочем месте. В тяжёлые годы послевоенного восстановления появились у Василия и Ефросиньи долгожданные детки.

Старший мальчик и три младшие сестры погодки – всё как у Чехова. Сначала продолжали ютиться в коммуналке, а как третья девочка появилась, решились строить собственный дом. Скопили денег, продали комнату, немного заняли у знакомых, отстояли кучу длиннющих очередей, преодолели множество иных каверзных преград того времени и приобрели, наконец, земельный участок.

Строительство производилось методом «насыпушки», который археологам известен ещё с железного века. Получился одноэтажный трёхкомнатный домик с огородом в придачу.

Здесь-то и провела Ефросинья самые счастливые, спокойные и сытые годы своей жизни. Василий тоже был человеком весёлого нрава, виртуозно играл на балалайке, пел частушки на праздниках. И всё же, иногда, когда дети уже засыпали в соседней комнате, он негромко, на одной струне, играл медленную грустную мелодию, а Ефросинья пела ровным мягким голосом песню о далёком, когда-то навсегда оставленном, родном крае. По воспоминаниям матери, слёзы наворачивались на их детские глаза, хотя они даже толком не понимали глубокого смысла в словах песни.

Едва увидев первых внуков, Ефросинья тяжело заболела. Полуголодная жизнь всё же оставила свой след в виде серьёзнейших проблем с пищеварительной системой. Болезнь прогрессировала быстро, так что через несколько месяцев больная практически не могла принимать пищу.

Умерла баба Фрося будучи, по современным меркам, ещё относительно молодой, было ей едва за 50.

Таков был тернистый путь Ефросиньи Степановны на этом свете, но в самом его начале случился один загадочный эпизод, о котором я и хочу Вам поведать. Так что перехожу от минорного повествования к сути.

Будучи молодой и не сосватанной ещё девицей, Ефросинья вместе с братьями и сёстрами начала работать в колхозе. Трудиться приходилось намного больше, чем их семье приходилось до той поры. Горячность молодых лет подталкивала девушку к протесту против закрепощения на сельхоз работах. А тут и случай подвернулся. Приехала к ним в колхоз делегация комсомольцев, устроили торжественный митинг, лекцию в клубе провели.

А после стали агитировать, чтобы активные молодые колхозники и колхозницы записывались добровольцами на лесозаготовительные работы. Наобещали благ всевозможных, и что объект стратегический и работа на нём почётная и перспективная, и кормление там трёхразовое, и развозка на выходные имеется. Так вот и набралось несколько добровольцев.

– Есть ещё желающие? – спросил комсомольский активист, оглядывая толпу деревенских.

Было понятно, ему показалось, что добровольцев маловато и нужно бы делегировать кого-нибудь ещё. Неизвестно, что тут случилось в голове у Фросиной лучшей подруги Усти, только она выступила вперёд, буквально излучая энтузиазм. Фросе и самой хотелось поехать, отдохнуть от строгого отца, сменить однообразную работу в поле на суровый, но романтический комсомольский отряд. Одна она, конечно, не решилась бы, а с подругой-то укатить – запросто!

Вечером наслушалась Ефросинья от отца выражений ухабистых, да только отменить поездку уже не в его силах было. Собрались они вместе с Устей, подготовили сменные вещи, запасли еды. На следующее утро за ними телега пришла.

Везли добровольцев долго, сначала по знакомым дорогам, затем куда-то в неизвестные места заехали. Лес глухой, хвойный, тёмный. И дороги нет, только просека, едва меж деревьев пробитая петляет, походу разветвляясь.

Как на место приехали, сразу новичков староста работой загрузил. Парней за пилы поставил, а девушкам топоры выдал и ветки со стволов поваленных срубать предписал. Обеда не было.

Вечером накормили работников кашей геркулесовой на воде и по спальникам разложили. А на дворе лето, регион болотистый, комаров, мошек и прочего гнуса полно. Отмучились подруги ночь, проснулись все искусанные, спали неудобно, тело ломит. А подъем рано, на завтрак кусок хлеба водой запитый, в общем, тихий ужас. Пошли Фрося с Устей с поклоном к старосте домой проситься. Какой там! Он на девчонок деревенских едва не с палкой бросился.

– Дезертировать?! С такого важного для партии фронта работ?! – надрывался грубый приземистый мужик в армейской форме, явно отставной красный командир. – Да я вас за саботаж и контрреволюцию в лагерях сгною!

Напугал так девчат и с видом особой важности пошёл проверять, как работа движется. Те поначалу перепугались, ещё день смирно проработали, но уже на вторые сутки в ужасающих условиях созрел план действий.

– Бежать надо, Фрося! – тихонько говорила Устя на ухо подруге.

– Ты чего с ума сошла? Он же знает, из какой мы деревни! – ответила Фрося.

– Да это он нас на испуг брал. Я тут разговоры опытных работников немного послушала. Так они говорят, что отсюда люди регулярно сбегают, и никто никого не ищет. Им проще новых дураков по деревням да колхозам насобирать, – уверенно пробормотала Устя, а затем добавила, прильнув к самому уху собеседницы. – Сегодня и побежим, как только все уснут.

– Устя, – Фрося посмотрела на подругу недоверчивым взглядом, – бежать ночью по лесу, не зная точной дороги? Да, в нашей округе волков давно нет, ну а здесь-то? Откуда нам знать?

– Ну, не волки, так комары сожрут, а этот пень старый доест, что останется, – парировала уверенная девушка. – Мы тут сгинем, Фрося! Я ориентиры примечала, пока ехали, у меня ж дед лесником был. Нам на дорогу, главное, выбраться, а уж по ней добредём до ближайшей деревни. Там переночуем и сразу домой!

– Да как же нам до дороги-то добраться, если лес кругом? – не унималась подруга.

– Мы, как все уснут, обойдём поляну, потом на просеку выйдем, там и дежурных уже нет. А по просеке уже к дороге держать будем, – словно бы сбивая последние сомнения с подруги, заключила Устя.

– Ладно, я с тобой. Только как нам пробудиться вовремя? – спросила Фрося.

– Об этом не беспокойся, я своего не просплю! – подмигнула Устя.

Сон долго не приходил к Фросе. Ворочалась она и всё думала, как они вдвоём, через лес, неизвестно сколько вёрст, по незнакомым местам пройдут, да ещё и ночью. Волков в их округе ещё в голодные годы почти всех истребили, но это место явно находилось на значительном удалении от жилья людского, кто его знает. Лесники говорили, что в глухих местах и поныне полно лохматых соседей.

И всё же волки - опасность пусть и реальная но вполне понятная, но Ефросинью же пугала неизвестность, в которую они решили уходить. Ещё в детстве наслушалась она от стариков рассказов о леших, норовящих сбить человека с дороги, болотных духах, предвещающих гибель, о гигантской, расположенной где-то в чаще леса, яме, которая якобы не имела дна и прочего в подобном роде.

Мысли Фроси прервало тревожное чувство чуждого присутствия, затем нахлынула волна удушья. Открыв глаза, увидела она, что на груди у неё ком чёрный лежит. Девушка так и замерла от ужаса. Ком зашевелился, как-бы развернулся и образовалась из этого кома фигура маленькая, с метр ростом, по виду мужская, с бородой, а других деталей не разобрать в темноте. Выпрямилось существо, словно бы оседлав грудь Ефросиньи, лицо у него оказалось злое измученное, всё в волдырях, и уставилось на девушку горящими глазами.

Чувствует Фрося, что воздуху ей всё больше и больше не хватает, вроде пытается вздохнуть, а не получается. Тут ей на память материнский наказ пришёл, о том, что если домовой ночью душить станет, тут его нужно немедленно спрашивать: «К добру или к худу?». Как бы он там не ответил, а как только весть свою расскажет, должен будет отпустить. Напрягшись в отчаянном порыве, из последних сил девушка прохрипела:

– К добру или худу?

Существо скривилось уродливо, фыркнуло и заговорило глухим шелестящим голосом:

– Три порога тебя ждет… три. Первый… к худу… второй… к худу… третий…

И в самый последний момент, когда губы существа уже зашевелились, Фросю разбудила Устя.

– Ты чего хрипишь? – шепотом, но грубо спросила заговорщица подругу, наблюдая, как Ефросинья с жадностью глотает воздух.

Отдышавшись, та быстро спросила:

– Пора?

– Ты готова? – Устя словно бы сама испытывала недостаток решимости.

– Да, – коротко и сухо бросила Фрося подруге и быстро поднялась.

Луна средь звёзд светила ровно и высоко, не один её край не подёрнуло случайное облачко. Аккуратно пробравшись меж спящих товарищей по несчастью, девчата углубились в лес. Нужно было обойти рабочую поляну подальше, чтобы не встретить дежурных. Как только беглянки почувствовали, что углубились достаточно далеко, то стали прижиматься в противоположную сторону, рассчитывая выйти к просеке.

Однако деревья всё сгущались, приобретая зловещий вид. В итоге просека всё же показалась, но выглядела она запущенной и давно неиспользуемой. Подруги предположили, что это одно из ответвлений основной транспортной жилы, которое ведёт к какому-нибудь заброшенному участку лесоповала. Было решено не идти по этой странной просеке, а продолжить смещаться с расчётом выйти на основной путь.

Но чем дальше девушки уходили в угрожающую и одновременно манящую чащу, тем яснее становилось, что нужно возвращаться. Приняв волевое решение, горе-беглянки развернулись и направились назад. Скоро вновь вышли они на все ту же старую заросшую просеку.

– Давай пойдём по ней, – предложила Фрося удручённой неудачей подруге. – Может, это и есть тропа, которая нам нужна, просто в темноте кажется нехоженой.

Устя пожала плечами и согласилась.

Направились девчата дальше вдоль просеки, всё ещё рассчитывая убежать от такой почётной работы. Коридор из деревьев сужался вдалеке. Мрачные звуки ночного леса угнетали, навевая самые тревожные мысли на двух юных работниц, решившихся на отчаянный побег. Страх наползал на них с каждым шагом, заставляя дрожать. Подруги взялись за руки.

В какой-то миг они обе вздрогнули от резкого короткого звука за спиной. Это было мерзкое, громкое, отчётливое и близкое хрюканье свиньи. Оглянулись беглянки – никого. Слабый ветер шумит в кронах, звучат ночные насекомые, жужжат паразиты, ничего необычного. Переглянулись девчата и без слов поняли, что обоим сразу показаться не могло. Испытав от страха невиданный прилив сил, не расцепляя рук, бросились они бежать по намеченному маршруту, сшибая попадающие под ноги ветки и шишки.

Буквально через несколько секунд после старта за их спинами вновь раздалось громкое басистое хрюканье. Подруги не останавливаясь, неслись сломя голову. Хрюканье раздавалось снова и снова, постепенно ускоряясь и словно преследуя бегущих. Мысли метались в голове у Фроси: «Ну если кабан, так он давно бы настиг нас и повалил. Но ведь звуков, что за нами бегут, нет, только это отвратительное хрюканье. Никогда не слышала таких рассказов. Как же быть теперь? Всё равно ведь скоро выдохнемся, поневоле остановимся».

Тут замаячил впереди просвет. Оказалось, что просека выходила на небольшое заброшенное поле, с трёх сторон окружённое лесом, а с одной стороны омываемое рекой. Чем ближе к краю леса подбегали подруги, тем тише становилось хрюканье. Выскочили они на открытое место, обернулись к лесу, ожидая увидеть всё что угодно, однако не увидели ничего. Просека уходила в лес темным жёлобом. Никаких звуков, кроме тех, что создавал ветер, слышно не было, даже насекомые стихли.

Что за река растянулась впереди, Фрося с Устей даже предположить не сумели. Решили только, что если они вдоль русла пойдут, то однозначно на людское жилье набредут, а там уж им помогут.

Пошли путницы поперёк поля к реке. Идут потихоньку, устали обе от такой пробежки. Тут Фросе показалось, что вроде как светлее стало, а за рекой что-то похожее на зарево обозначилось. Шагают подруги и думают, что же это быть может? До рассвета ещё очень далеко, а так светит, будто пожар за рекой.

– Слушай, – остановила вдруг Устя подругу, – а мошкара-то вся куда подевалась?

Огляделась Фрося, и правда, назойливые букашки, облеплявшие их в лесу, словно исчезли, и лёгкий жужжащий гул пропал. Казалось, вокруг них вообще нет никаких звуков производимых живыми существами, только ветер шевелит траву и кроны деревьев в отдалении.

Тем временем свет стал ярче, а на речной глади показалось какое-то неясное ярко-жёлтое отражение. И видят подруги, как возвышаясь над верхушками деревьев, вылетает из-за реки огненный сноп (именно так и передавалось описание увиденного). Объект походил на огромный пылающий сноп сена, некий цилиндр, развёрнутый в воздухе горизонтально. Он медленно летел над рекой узким и стабильным краем вперёд. Противоположный широкий конец объекта представлял собой мечущуюся совокупность ярких световых лент, действительно напоминавших охваченные огнём колоски.

Тем не менее, свет, исходящий от цилиндра, изливался ровно. Пляска пламенных языков не создавала перебежки теней и никаких иных кратковременных колебаний яркости, казалось, что даже рябь на поверхности реки никак не реагирует на очевидное мерцание. Стояла мёртвая тишина, никаких звуков явление не производило, а вся окружающая природа, словно бы замерла в нерешительности, страшась издать малейший писк. Воздух вокруг снопа колебался, и подругам показалось, что они ощутили жар.

Завороженные столь необычным зрелищем стояли они словно вкопанные. В первую минуту Фрося пристально смотрела на объект, подловив себя на мысли, что зрелище представляется ей неописуемо красивым. Однако, чем ближе приближалось нечто, тем сильнее девчат охватывало тугое чувство нарастающей тревоги. В итоге Фрося дёрнула подругу за рукав и словно бы скомандовала:

– Бежим!

Бежать по полю оказалось намного легче, несмотря на обильное количество неровностей. Вскоре девчата оказались у края леса, противоположного тому, из которого они выскочили, спасаясь от таинственного хрюканья. Здесь уже не было никакой просеки, стена деревьев встретила подруг угнетающей темнотой. Они оглянулись, объект продолжал медленно двигаться вверх по реке, ровно освящая местность вокруг. «Не заметил», – пронеслось в голове у Фроси.

Постояв на границе массива и посовещавшись, подруги решили идти по лесу вдоль реки, регулярно совершая кратковременные вылазки к берегу. Таким образом, они рассчитывали сохранить ориентир. Через какое-то время после отправления, свет за их спинами перестал пробиваться сквозь толстые стволы часто растущих сосен. Две хрупкие девушки, оставшиеся наедине с ночным незнакомым лесом, с опаской стали прижиматься ближе к реке. Тёмные воды и отражённая в них луна уже явственно виднелись из-за редеющих деревьев, как вдруг откуда-то с берега послышался протяжный вой.

Путницы замерли, теперь опасность представляла собой не туманный призрак неизвестности, а реального свирепого и смертоносного зверя. Поддавшись необдуманному порыву, девчата рванули вглубь чащи, не разбирая дороги. Они неслись всё дальше, не сознавая себя от животного страха, до тех пор, пока не ощутили, что земля под ногами потеряла свою твердость, а звук шагов стал всё более напоминать угрожающее хлюпанье.

– Из огня да в полымя! – выругалась Устя.

«Третий порог…» – подумала Фрося.

В нерешительности остановились подруги, едва не падая от усталости. Они чувствовали, что окончательно заблудились. Деревья вокруг них поредели и значительно уменьшились в размерах. Беглянки стали оглядываться вокруг в поисках своих следов, благо лунного света здесь пробивалось больше, но судьба не дала им много времени на передышку. Уже через пару минут после остановки вновь послышался волчий вой.

Отчаянье охватило девушек, близость ужасной гибели туманила сознание пеленой липкого страха. Не сговариваясь, потихоньку пошли они вглубь болота. Судя по слабым звукам, зверь не отставал от них, углубляясь следом и постепенно приближаясь.

Тут заметила Фрося огонёк вдалеке, слабый свет от него пробивался из-за высокой травы и молоденьких сосёнок. Отчаявшиеся подруги резко повернули к огоньку, прибавив шагу. Как ни страшила неизвестность, но смерть от волчьих клыков ужасала сильнее.

С огромным облегчением ощутили девчата, что волк поотстал. Это придало им сил как физических, так и моральных, и они решительно устремились к спасительному свету. При приближении источник света становился всё отчётливей, пока, наконец, подруги не смогли разглядеть, что это был некий светящийся холмик, вырастающий словно бы из-под земли. Светил он ярким, лунно-молочным, немного колеблющимся светом.

В поперечнике не многим более аршина, этот странный куполок возвышался над поверхностью вершков на пять или шесть. Подобравшись ещё ближе, Фрося с Устей заметили в холмике какое-то движение, что моментально их встревожило. Однако, приглядевшись, они ясно увидели, что, несмотря на свою яркость, купол оказался мутно прозрачным. Было видно, что это не монолитный объект, а словно светящаяся скатерть, наброшенная на большой, но невидимый каравай. А сквозь эту призрачную ткань смутно видно немного примятую траву.

Приблизившись к этому загадочному явлению шагов на двадцать, подруги остановились и стали прислушиваться. Подходить ближе было страшновато, хотя звуки болота казались естественными: жужжали насекомые, снова появилась мошка, пару раз в отдалении даже квакнула лягушка. Волк явно сильно отстал и более себя никак не выдавал. Решили измученные беглянки дожидаться рассвета у этого странного светящегося холмика.

Устроились они на какой-то кочке, у Фроси немного хлеба в кармане нашлось, а Устя все свои запасы во время беготни растеряла. Как-то инстинктивно разделили девчата хлеб на три части, две для себя, а одну в сторону света аккуратно подбросили и тихонько поманили словно кошку: «кыс-кыс». Свечение никак не отреагировало. Однако, отвлекшись на трапезу, через минуту заметили они, что свет уменьшился. Посмотрели в сторону холмика, а он уже на несколько десятков саженей вглубь болота продвинулся. Помня о лохматом соседе, аккуратно, стараясь не шуметь, последовали подруги вслед за светящимся «перевёрнутым тазиком», как они успели его окрестить.

Только нагонят они холмик, остановятся, а он, словно заманивая их куда-то, снова двинется, оставляя за собой полосу слегка примятой болотной травы. Скользил этот тазик, не отрываясь от земли, а край его огибал каждую неровность, что на пути попадалась. Создавалось впечатление, что это только верхушка какой-то пустой, бестелесной светящейся сферы, большая часть которой под землёй движется. Если на пути попадалось какое-нибудь препятствие, по высоте превосходящее уровень купола, то поверхность могла вздыматься и огибать его, образуя на видимой части шара острые выступающие уголки.

Таким вот прерывистым движением, с паузами от пяти до десяти минут, вёл холмик девушек почти до самого рассвета. А как заря стала заниматься, проскользнул он быстренько вдаль и под землёй скрылся. Ноги девчата промочили напрочь, но за всё время пути даже по колено ни разу не провалились.

Огляделись беглянки, а из-за деревьев дым столбиком поднимается, значит, жильё людское где-то рядом. Только сейчас осознали Фрося с Устей, как чудовищно они утомлены и едва не валятся от усталости. Побрели они, еле ноги переставляя, и вскоре на хоженую тропинку наткнулись, по которой и вышли к деревне.

Деревня оказалось маленькой. Она находилась довольно далеко от их родной и фактически располагалась на краю огромного болота. В поселении беглянок встретили хоть и настороженно, но в помощи не отказали, накормили, с пониманием выслушали рассказ о побеге с лесоповала. Подробности девчата опустили. Отдохнуть их отправили в дом какой-то местной старушки. Та оказалась очень доброй и весьма разговорчивой, а узнав, как они попали в деревню, так и заохала.

– Ох-ох-ох! Прямо через болото? Так ведь оно непроходимое! Да и лешак там живёт. Когда-то давно жил в нашей деревне лесник Егор. Он то-вот знал тропу через топь. Многие его просили показать, а он только улыбался в ответ и говорил, что болото это вроде как живое, кто ему приглянётся, того и без знания тропы пропустит, а кто не по нраву придётся, так того и с тропы затянет.

Как потом подруги до дома добирались, того уже история не сохранила.

У нас в семье это предание всем известно. Многие даже дальние родственники эту историю слышали. В одном только мы сойтись не можем. Одни говорят, что три обещанные порога, это таинственные приключения, что той же ночью в лесу с Фросей произошли и, стало быть, третий порог к добру оказался. Другие полагают, что предсказание то было о бегстве, войне и болезни, тогда выходит что и третий порог тоже к худу. А Вы как думаете?