-Савушкин, сиди спокойно, и жди, пока доедят остальные.

Вите родители разрешили не есть в детском саду, если ему чего-то не хочется, даже скандалили с воспитательницами несколько раз из-за этого. Но теперь Виктор Савушкин наслаждался своей свободой, полученной в неравной – Елена Олеговна была почти в три раза старше его родителей – борьбе. Впрочем, свобода эта была относительной – Витя все еще должен во время еды был сидеть за столиком, как остальные – на редкость скучное занятие. Впрочем, не такое скучное, как тихий час. Вите никогда не удавалось уснуть вне дома, без маминого поцелуя в лоб. Елена Олеговна и нянечка заметили это и теперь Витя спал на кроватке в самом углу комнаты – напротив двери, так чтобы он не мог мешать другим детям и всегда был на виду.

Во время тихого часа Витя обычно лежал и мечтал. Мечты чаще всего были одной направленности – как он, большой и сильный, придет сюда в детский сад и сам уложит спать нянечку Таню и Елену Олеговну на кроватки напротив двери, расставит в разные углы и заставит спать – на целый день. И до самого вечера никому не позволит их забрать.

Неожиданно, дверь в спальню открылась. Витя тут же закрыл глаза и расслабил лицо, чтобы выглядеть спящим. Осторожно, сквозь ресницы, в дверях он увидел Елену Олеговну и высокого, мрачного мужчину с коротким ежиком волос на голове, в черной кожаной куртке и с крупной печаткой на руке – папа когда-то говорил ему, что так выглядит настоящие разбойники. Мальчик вжался в подушку и постарался ничем не выдавать себя, чуть ли не перестав дышать. Тем временем, мертвые акульи глаза обшаривали спаленку, взгляд прыгал с лица на лицо. Вот, две мутные стекляшки почти встретились с Витиным взглядом из-под ресниц, и тот поспешил зажмурить глаза.

-Вот же он, - послышался приглушенный голос Елены Олеговны, - Витя Савушкин, прямо перед вами.

Услышав свое имя, мальчик перепугался по-настоящему. Что этому жуткому дядьке надо от него? Фантазия уже пустилась в дальние дали – как разбойник с акульими глазами, угрожая пистолетом, похищает Витю, запирает его в каком-нибудь чулане, а сам отправляет письмо с требованием выкупа его родителям – с буквами, вырезанными из газет и журналов – Витя такое видел в кино. Но следующая фраза прервала поток его мыслей:

-Ох, простите бога ради, группой я ошибся. Костя Саушкин мне нужен, оговорился, наверное. Извините. Идемте, не то детишек разбудим, - проговорил «разбойник».

И Елена Олеговна уже уводила вовсе не такого страшного дядьку, когда Витя открыл глаза и встретился с ним взглядом. Тот пристально смотрел через стекло двери прямо на мальчика – внимательно, словно мысленно «срисовывал» лицо Вити. Лишь насмотревшись вдоволь, он-таки покинул их группу.

После тихого часа Савушкину было тревожно. Может, конечно, дядька плохо помнил, кого должен забрать и хотел убедиться, что Витя не Саушкин? В конце концов, здесь в детском саду он в безопасности – внизу сидит охранник, его тезка дядя Витя с настоящим газовым пистолетом. А если кто и справится с дядей Витей, то есть заведующая. При ней по струнке вытягивались все – и родители, и нянечки, и даже воспитатели. К тому же, Витя уже взрослый мужчина – месяц назад ему исполнилось шесть лет, теперь ему можно самому выходить гулять во двор, есть столько, сколько он сам считает нужным, он уже сам чистит зубы – не пристало Вите бояться всяких «разбойников», тем более папа говорит, что скоро они сами друг друга перестреляют или уйдут в «политику», что, наверное, похоже на поликлинику, только еще хуже.

Сладкий рис с изюмом Савушкин проглотил, почти не заметив, витая в собственных облаках. Отвлечься от дурацких мыслей Вите было особенно не на что. Его друзья – Баранов Женька и Новиков Кирилл снова спорили, чья мама моложе и красивее, дело, похоже доходило до драки. В этом споре Савушкин никогда участия не принимал – он-то знал, что его мама самая красивая – настолько красивая, что остальные мамочки шептались про что-то вроде «залетела в тринадцать, небось». Витя однажды спросил, что это значит – мама в ответ рассмеялась своим удивительным смехом – как веселый ручеек в весеннем лесу – и сказала, что женщины говорят такое, когда ну о-о-очень кому-то завидуют. Отец же Вити выглядел, наоборот, гораздо старше других отцов, все еще похожих на нескладных подростков – скорее старшие братья, чем отцы. Папа Вити же был громадного росту, к тому же звали его Степан, поэтому прозвище «дядя Степа» прочно закрепилось среди дворовой детворы за Савушкиным-Старшим. Больше похожий на прямоходящего медведя, чем на человека, могучий гигант выбрал себе совсем неподходящую профессию – спрятавшись за толстыми стеклами очков, почти седой Степан Савушкин тер кисточкой, лепил, плавил и осторожно выправлял, позволяя музейным вещам игнорировать неумолимый ход времени.

Морская свинка в аквариуме гневно окрысилась, когда Витя подошел покормить ее салатным листочком, взятым у нянечки. Вредная Фроська никому в руки не давалась, но особенно ненавидела Савушкина, и даже уползала в свой домик в углу аквариума, когда он подходил полюбоваться животным.

Ирочка Лобанова, всеобщая любимица и тайная возлюбленная Вити лишь отмахнулась от него, когда он предложил порисовать вместе – хвастунья Настя притащила куклу Барби, которую ей привезли родители из-за границы, и теперь, с королевской благосклонностью давала девочкам по очереди ее посмотреть.

Витя тогда сел рисовать сам. Пальцы сами схватили черный карандаш и принялись наносить жирные черные штрихи. Через некоторое время, закончив, он стряхнул карандашную пыль с рисунка, как учил его папа и понес показать кому-нибудь свой рисунок. Все выглядели увлеченными своими делами и только Елена Олеговна скучающе глядела в окно.

-Елена Олеговна, посмотрите, что я нарисовал! – подбежал мальчик к пожилой женщине, что зябко куталась в серую шаль за своим воспитательским столом.

Глаза, окруженные роговой оправой очков округлились в изумлении, после чего брови в гневе прочертили вертикальную морщину на лбу.

-Савушкин! Это что такое? Кто тебя надоумил такое нарисовать, а? – начала привычно нападать Елена Олеговна на ребенка, уперев руки в бока и расставив локти так, что немного напоминала гигантскую злую курицу. От этой мысли Витя еле сдержал смешок.

-Ах тебе еще и смешно? Ну погоди, вот придет твоя мама, посмотрим, как ты будешь смеяться! Иди пока, сядь за стол и думай над своим поведением. Рисунок я пока подержу у себя.

Листок, на котором угрожающе расставляла руки черная фигура отправился в бездонный ящик стола, предназначенный для «опасных» игрушек.

Прихода мамы Витя ждал без опаски – у него молодая мама, она еще не умеет превращаться в гигантскую злобную курицу. Ирина Савушкина была женщиной, хотя, нет, скорее уж девушкой, весьма мягкой и покладистой, с озорным нравом, и работала не где-нибудь в магазине или в столовой, а была настоящей художницей. Идя с мамой по улице, Витя усердно выполнял в шутку данное отцом задание – на всех подходящих познакомиться мужчин – а было их немало -  гаркать во все горло: «Моя мама замужем!» Мама, конечно, делала вид, что сердилась и на сына, и на уличных приставал, но не могла сдержать улыбки, наслаждаясь и таким повышенным вниманием посторонних и такой «опекой» от Вити.

Стоило окнам потемнеть, а фонарям на улице зажечься, как мама Вити появилась на пороге. Невысокая, черноволосая красавица в зеленом пальто присела на корточки, обнажив коленки, обтянутые дорогими ажурными колготками, вытянула руки перед собой и позвала:

-Идем домой, мой мышонок!

Витя тут же сорвался с места, с удовольствием отметив при этом, что несколько ребят тоже дернулись в сторону двери, даже кружок девочек синхронно обернулся и с завистью глядел на Ирина Савушкина, которая просила всех называть себя просто «Ира». Но стальной голос из-за спины словно схватил мальчика за шкирку, вслед за голосом подтянулись птичьи пальцы, хищно надавившие Савушкину на плечо.

-Подожди, Витя, - сказала Елена Олеговна, - Мне нужно поговорить с твоей мамой. Здравствуйте, Ирина Валентиновна.

-Просто Ира, пожалуйста, Лена, мы обе еще не такие старые.

В ответ, воспитательница, похожая на серую птицу, поджала губы и намеренно тяжелыми шагами, выбивая пыль из ковра, подошла к столу и извлекла Витин рисунок.

-Полюбуйтесь-ка, Ирина Валентиновна, что ваш молодец намалевал. Да еще так натурально, гаденыш! А я говорила вам, что это ваше воспитание до добра не доведет. Сегодня он бандитов рисует, а завтра что? Малиновый пиджак и катафалк этот мерседесовский? Глядите, не минует вас детская комната милиции, это я вам как педагог говорю.

Мама тем временем озабоченно рассматривала рисунок. Красивые ее зеленые глаза были прищурены и внимательны, нижняя губа закушена – обычно папа, видя такое тяжело выдыхал через нос, а мама на него смотрела с шутливым укором. Папы на этот раз рядом не было, и шуткой даже не пахло – было видно, что мама расстроена – длинные, ровные ногти так сильно вцепились в рисунок, что даже слегка надорвали бумагу. Наконец, Ирина взяла себя в руки, и посмотрела на Витю.

-Здорово нарисовано. И глаза, как настоящие, мне даже неуютно стало. Подрастает мамина смена, - девушка ласково потрепала Витю по непослушным черным вихрам.

-Это всего лишь рисунок, Елена, - бросила она уже на ходу, ведя Витю за руку к шкафчикам с одеждой, - Рисунки – способ психоанализа, а не повод поднимать панику. До свидания.

-До свидания, - повторил за мамой Витя, обернувшись на теперь больше похожую на какую-то птицесвеклу, воспитательницу.

Уже, одеваясь – самостоятельно, мама только стояла рядом – Витя решил во второй раз рассмотреть рисунок как следует. И что тут такого? Ну дядька, ну в черной куртке. Лысый, страшный, квадратный, как комод, с огромной, чуть ли не во весь кулак, печаткой. Глаза мальчик обвел, но вопреки обыкновению, не стал закрашивать ни в какой цвет, просто оставил по черной точке зрачка в белых, жутко выпученных бельмах.

Уже по дороге домой, проходя мимо какого-то щеголя в черных очках и кожаной косоворотке, Ирина будто что-то вспомнила и спросила:

-Мышонок, а почему ты решил нарисовать сегодня именно бандита?

-Ну…Во время тихого часа приходил дядька, точь-в-точь как на рисунке, сказал, будто ищет меня, - решил подшутить над мамой Витя, но увидев ее округлившиеся от ужаса глаза, тут же объяснился, - Он Саушкина какого-то искал, а Елена Олеговна, ослышалась, наверное, вот к нам и привела.

Мама, однако, не выглядела успокоившейся. До самого дома они молчали, а когда дошли, мама попросила разрешения показать рисунок папе. Тот внимательно изучал какой-то громадный фолиант, принесенный с работы. Закрывшись в комнате с рисунком, они долго что-то обсуждали почти шепотом, но до Вити все же доносились обрывки фраз, сказанные особенно громко: «А что, если…Откуда у него фантазия?...Да ты на руки посмотри!»

Вите стало неуютно, будто он сделал что-то нехорошее, неправильное, но родители не хотели с ним это обсуждать. Такое же ощущение у мальчика было, когда он нечаянно проснулся посреди ночи от каких-то криков и вышел в коридор. Крики раздавались из родительской спальни и напоминали отчаянный плач чайки, печальный крик ночной птицы, от которых сердце мальчика застыло, внутри желудка будто оказался кусочек льда. После одного особенно громкого крика, звуки прекратились. Послышался скрип дивана, Витя понял, что кто-то встает. Зацокали чьи-то копыта, мальчик понял, что не успевает вбежать обратно в комнату и вместо этого спрятался за папиным пальто размером с палатку, висевшем на вешалке. Дверь открылась и в свете фонаря, светившего из окна в Витиной комнате, предстала мама. Абсолютно нагая, с распущенными волосами, она подошла к вешалке, так близко, что Витя мог дотронуться до нее, но не смел. Было в этот момент в ней что-то такое, взрослое, таинственное, запретное, что Вите даже думалось, что это не его мама – такая она была потусторонне красивая, даже по меркам ребенка. Ирина потянулась, провела руками по груди, животу, скользнула пальцами по пучку густых волос между ног и отправилась в ванную, издавая то самое странное цоканье. Как только дверь за мамой закрылась, Витя, стараясь не шуметь, нырнул в постель.

И сейчас его поглощало то же самое ощущение, которое так и не дало мальчику уснуть в ту ночь – чувство какого-то соприкосновения со стороной, которую он не должен был видеть или замечать. Только теперь это само запретное, неправильное совершил он, и мама с папой знали об этом, а теперь сидели, закрывшись в комнате и обсуждали это. Не в силах больше терпеть, мальчик постучался и, получив разрешение, вошел.

-Мам, пап?

-Чего, Витенок? – насмешливо спросил отец, постаравшись согнать с лица остатки беспокойство.

-Я нарисовал что-то нехорошее? Воспитательница очень ругалась, а теперь вы вот, - не желая выдавать, что подслушивал, Витя резко замолчал.

-Ну, знаешь, - с видом ценителя папа поставил рисунок на мамин мольберт и, положив ладонь на подбородок, начал внимательно его рассматривать, - Контуры могли бы быть и почетче, ноги вон, гляди, у тебя совсем разные – одна короче другой. И глаза – неужели у него были глаза белого цвета? Без никакой радужки? Вот мне кажется, так не бывает. И кольцо. Оно правда было такое же?

-Поменьше, - ответил Витя, потупившись. – И радужка была, но глаза у него были такие…мертвые.

-Ну ты совсем засмущал наше юное дарование! – вступилась мама, - Не переживай, мышонок, просто твой рисунок очень напомнил нам одного старого знакомого, вот мы и думали, не мог ли бы ты его случайно встретить.

-Наверное, - пожал плечами Витя, слегка успокоившись. Все-таки ничего неправильного или нехорошего он не сделал. Не то чтобы его часто или сильно наказывали, но какой-то внутренний стержень заставлял его очень отчетливо ощущать неправильность своих поступков и самым большим палачом он был для себя сам.

-Знаешь, мы попробуем найти в телефонной книге этого знакомого, вдруг он в нашем городе. А ты пока можешь пойти погулять. Только со двора не уходи! Я тебе потом заберу, - ласково, но настойчиво мама выпроваживала Савушкина-Младшего на улицу.

На улице было не очень весело. В песочнице под надзором бабушек возились какие-то совсем уж малыши. Проходя мимо помойки, Витя заприметил рыжую дворнягу – та сосредоточенно что-то выгрызала из мусорного пакета. Витя хотел было подойти поближе, подозвать собаку, может быть вынести ей чего-нибудь из дома поесть, но при виде мальчика дворняга оскалилась, вздыбила спину и начала злобно рычать, видимо, защищая свою помойную добычу.

-И не больно-то надо, - обиженно крикнул на нее мальчик, отойдя на безопасное расстояние.

Из занятий оставались только качели. Витя часто выходил гулять только под вечер, когда остальная малышня уже расходилась, поэтому на качелях Савушкин катался просто здорово. Словно космонавт, он поглубже угнездился в сиденье, проверил липучки на ботинках, пуговки на рубашке, застегнул куртку, ухватился покрепче за шершавый металл и приготовился учиться делать «солнышко». В детском саду ему не раз влетало за его «космические проекты» на качелях, и теперь, когда родители были дома, а Елена Олеговна далеко, он мог себе позволить настоящий эксперимент.

Ловко отталкиваясь ногами, Витя быстро придал качелям громадную скорость, продолжая работать руками и коленями, пока пыльная земля и горящие желтым окна дома не слились в единую грязно светящуюся массу. Вот он уже летит горизонтально земле и осталось всего чуть-чуть для судьбоносного рывка, когда качели упадут не вниз, а за спину, когда в желтой круговерти мигает яркое синее пятно. Мальчик осторожно замедляет качели, пока те не останавливаются совсем, тормозит ногами, больно ударяясь носком ботинка о какую-то бетонную штуковину в земле. При милиции надо вести себя прилично – так говорила Елена Олеговна – мол, сейчас столько бандюков всяких, что и честного человека могут схватить по недосмотру. Витя считал себя честным человеком, но на всякий случай решил прервать «космический проект» - вдруг подобные запуски в их дворе и вовсе запрещены?

Серый УАЗик, мигая сиренами медленно объезжал детскую площадку по кругу, видимо, направляясь к одному из подъездов. Остановившись у Витиного подъезда, машина заглушила мотор, мигалки погасли и серый автомобиль застыл мертвой грудой железа. Из машины никто не выходил, только из водительского окна, обращенного к открытой настежь подъездной двери, тонкими завихрениями улетал в вечернее небо сигаретный дымок.

Витя честно досчитал до ста, ожидая, когда же милиционер выйдет и направится по своим делам в подъезд, или вовсе уедет отсюда, но машина продолжала стоять. Досчитав до ста еще дважды, мальчик все же решил продолжить «запуск», а этот, раз уж ему так хочется – пусть смотрит. В конце концов, делать «солнышко» на качелях – это же не преступление? Или все же? А что, если он специально тут сидит и ловит таких непослушных мальчишек? А почему бы не спросить?

Папа всегда говорил, что милиция охотится только на преступников, а честным людям ее бояться нечего – милиция даже помогает потерявшимся или заблудившимся в городе. И, если уж интересоваться законностью «космической программы» во дворе – то у кого, как не у них?

Уверенным шагом Витя направился к машине, обойдя ее кругом и подошел к окну водителя. Из окна скучающе свисал молодой милиционер, лениво попыхивая вонючей сигаретой – в семье Вити никто не курил, и сам он этот запах ненавидел. Уже открыв рот, чтобы обратиться к тоскливому служителю закона, как заметил за его спиной в темноте салоне блеск знакомых глаз. Фары въезжающей во двор машины осветили лицо человека на пассажирском сиденье, и мальчик похолодел. В напряженной позе, покручивая нож-бабочку в руках, в машине сидел человек, пришедший за Костей Саушкиным, вонзив взгляд своих глаз-льдинок прямо в мальчика.

Парализованный ужасом, Витя словно погружался в покрытую льдинами бездну в глазницах «настоящего разбойника». Голос милиционера, скучающе спросившего «Чего тебе, пацан?», вырвал ребенка из объятий сковывающего страха, и тот со всех ног помчался в подъезд.

Витя стал соображать только когда влетел во что-то мягкое, большое, пахнущее кошачьим кормом.

-Да куда же ты прешь-то, ирод! Чтобы тебе с этой лестницы, да кувырком! Шалашовка твоя не научила тебя старших уважать? А ну сгинь с глаз моих!

Баба Ксения, противная старуха, жившая этажом ниже, на чем свет стоит кляла мальчика, пока тот бежал на свой, третий этаж. Пожилой соседки Витя не любил, впрочем, как не любили ее ни Савушкины-Старшие, ни другие жильцы подъезда – тумбочкоподобная женщина была не только наглой и сварливой, но и содержала больше десятка котов и кошек. А это значит - вечная кошачья вонь из квартиры, постоянный мяв по ночам и описанные углы. Однажды один из кошаков – матерый и упитанный перс и вовсе выскочил из старушачьей квартиры и попытался вцепиться идущему мимо по лестнице Вите в лицо – благо мама успела его как-то успокоить.

Зайдя домой, Витя обнаружил родителей в их спальне. Папа лихорадочно собирал чемодан, то бросая вещи в чемодан, то вынимая их, прикладывая по очереди к груди пиджаки и поворачиваясь к маме:

-Ну как?

-Индифферентно, Стёп. Ты едешь-то на три дня всего – и даже не на конференцию. Как по мне, копаться в черепках можно и в трениках.

-Ира! – возмущенно посмотрел на жену Савушкин-Старший, от негодования даже расставивший руки и теперь еще больше похожий на вставшего на дыбы медведя, - Не черепки, а захоронения. Пять – целых пять вампирских могил! И все в одном месте, представляешь?

-Еще как представляю, лучше, чтобы он не представлял, - Мама выразительно кивнула в сторону вошедшего в комнату Вити.

-Эй, привет, Витенок! Надоело гулять? А ты чего такой бледный? – отец подхватил сына одной рукой и посадил того на сгиб локтя. Мальчик и правда был бледен, а волосы липли ко лбу. Витя все никак не мог отдышаться после пробежки по лестнице.

Говорить о бандите он раздумал, как только зашел домой. Если простой дурацкий рисунок вызвал столько волнения, то как же будут нервничать мама с папой, если он им расскажет, что снова видел этого дядьку, да еще и у самого подъезда. Тем более, что сидел он в машине милиции, и без наручников, так значит дядька вовсе никакой не бандит – иначе чего бы ему сидеть рядом с милиционером? А если его уже арестовали – то Вите тем более ничего не грозит.

-Пап, а ты далеко уезжаешь? – попытался сменить тему мальчик.

-Ух. Ну, на этот раз далековато. Привезти тебе чего-нибудь?

-Ну…А что там такого есть?

-В Польше-то? Да всякое, конечно. Хочешь, сам тебе чего-нибудь выберу?

-Ага, - согласился Витя. Он был слишком на взводе, чтобы думать о Человеке-Пауке, Трансформерах или джипах на радиоуправлении. В успокаивающих объятиях отца Витю разморило, глаза заслезились, свет стал казаться слишком ярким.

-Ох, мышонок, посмотри на время – тебе давно уже пора спать. Идем скорее, я уложу тебя в постель.

Мама отвела мальчика в его комнату – на удивление чистую для ребенка. Витя был послушным и не оставлял игрушки лежать целый день разбросанными по полу. В целом, к своим шести годам,  Савушкин-Младший вел себя уже весьма по-взрослому, и к обычным игрушкам быстро охладел, предпочитая книги к восторгу отца или рисование на гордость маме. Та помогла сыну улечься в постель – Витя хотел было воспротивиться – как же, он ведь еще не почистил зубы, но волшебный мамин поцелуй в лоб словно поставил точку в затянувшемся дне, полном странных событий и совпадений.

Уже утром, проснувшись, Витя услышал, как мама провожает отца в поездку. Тот уже стоял в дверях, когда Витя спросонья потирая глаза, вышел из комнаты.

-Доброе утро, сын. Встал пораньше меня проводить? – загремел пустой бочкой голос отца так, что зеркало в коридоре чуть не задрожало. Еще не до конца проснувшись, мальчик кивнул и молча обнял отца за ногу – выше он пока не доставал. Даже маме пришлось тянуться на цыпочках изо всех сил, чтобы поцеловать Савушкина-Старшего куда-то в центр густой черной бороды. 

-Мы будем тебя ждать, милый. Сделаешь, что я просила?

-Ну я же сказал…-Забурчал в ответ муж – точь-в-точь медведь ворочается в берлоге.

-Хорошо. А то у меня уже никакого терпения не хватает.

Когда папа ушел, Ирина отправила Витю чистить зубы, а сама приготовилась готовить завтрак – любимую еду Вити – оладьи с вареньем. Мальчик с наслаждением умывался холодной водой, сгоняя остатки сна – сегодня суббота, а значит – можно наконец-то не идти в детский сад, не слышать вездесущего ворчания Елены Олеговны, не спать днем и не ковырять ложкой мерзкую манную кашу с комками. Мама решила тоже отложить на сегодня свои художества и прогуляться с сыном в парк.

Парк, начинавшийся сразу за домом, был огромен, и уже наполнился зеленью, сменив черноту голых веток и грязную серость талого снега на вездесущую зелень. В воздухе носились шмели и бабочки, птицы перекрикивали друг друга с деревьев. Витя крепко держал маму за руку – не из страха потеряться, не из глупого детского каприза – эти прогулки были счастливыми моментами их молчаливого единения, и мальчик впитывал их, как растения жадно впитывают первые лучи солнца. В субботнее утро парк был абсолютно пуст, и местная живность чувствовала себя привольно, почти не стесняясь незваных гостей. Иногда мама останавливалась и долго рассматривала какое-нибудь искривленное дерево или застывшую на ветке птичку. Витя не дергал ее, зная, что мама набирается, как она говорила «вдохновения» для своих картин. К одному из деревьев Ирина подошла совсем близко, положила руку на ствол и на изящную, словно веточка, кисть приземлилась темно-бурая белка. Зверек с любопытством обнюхивал покрытые прозрачным лаком ногти и требовательно попискивал, глядя девушке прямо в глаза. Витя застыл в восхищении, разглядывая бархатную шерстку, маленькие пальчики с острыми коготками и глаза-бусинки маленького грызуна, а мама тем временем пошарила другой рукой в кармане пальто и, как по волшебству, извлекла на свет несколько орешков и протянула их белочке. Та, недоверчиво обнюхав угощение, сгребла все в горсть и темно-рыжей молнией взлетела к ветвям. К удивлению Вити, белка вернулась с пустыми руками и снова уселась маме на руку, словно на ветку, выглядя при этом на удивление вольготно. Второй рукой мама начала осторожно чесать белку за ушками, украшенными темными кисточками, и та аж зажмурилась от удовольствия. К огорчению Вити, когда он протянул руку, чтобы тоже почесать белочку, та с визгом вновь унеслась куда-то в крону деревьев.

Витя с мамой по старой доброй традиции обошли парк вдоль и поперек, им даже удалось увидеть недовольно фыркающего ежа. Удивительно, что ночное животное забыло в это солнечное утро вне своей норы. Лишь один маленький эпизод слегка омрачил прогулку – Витю напугал неожиданно залаявший из кустов ротвейлер, которого на поводке держал мрачный мужик в темных очках, кожаной куртке и с сигаретой. Но мама так шикнула на ротвейлера, что тот аж присел на задние лапы и слегка заскулил. Зато, в качестве утешения мама купила Вите в магазине вафельку «Куку-руку» и обещала не рассказывать папе, что тот испугался пса.

Вечером полил дождь, и Вите пришлось остаться дома – из окна, выходящего во двор не было видно никого из ребят, не было на улице и взрослых – только тоскливо-серый милицейский «бобик» лениво тарахтел двигателем напротив их подъезда. Сколько Витя не вглядывался – ему не удалось разглядеть «разбойника» за лобовым стеклом.

«Сега» мальчику быстро наскучила – «боевые жабы» никак не желали его слушаться и то и дело погибали самыми невероятными способами, а Алладин, словно эстафетная палочка переходил из рук одних стражников в руки другим. Зазвонил телефон. Мама оторвалась от очередной своей картины – нежной акварелью девушка выводила бурую белочку на фоне хвойных ветвей – и подняла трубку. Недолго послушав какой-то капризный женский голос на том конце провода – такой громкий, что даже Витя услышал, мама ответила – «Такие здесь не проживают!» и повесила трубку.

В воскресенье мама затеяла уборку в доме и выгнала Витю гулять на целый день, пообещав позвать домой, когда будет готов обед. Во дворе снова было пустынно – даже малышня не возилась в песочницах – все разъехались по дачам, бабушкам, дедушкам, зоопаркам и циркам. Витя думал попробовать подружиться с рыжей дворнягой, что временами появлялась во дворе, но, как назло, даже местный кабысдох, похоже, занимался своими дворняжьими делами в другом месте. Никуда не годится! Лелея слабую надежду, мальчик подошел к новому, недавно построенному дому напротив своей девятиэтажки, набрал на домофоне номер и позвонил. В его подъезде домофона пока не было, поэтому друзьям приходилось подниматься к Вите на этаж, поскорее пробегая квартиру старой склочной кошатницы.

-Але? Кто там? – ответила мама Кости.

-Здравствуйте, Ольга Ивановна, это Витя. - прежде всего поздоровался Витя. Он был послушным мальчиком.

-Витя? Хорошо, Костя как раз доедает и выходит, подожди его у подъезда.

Мальчик забрался на металлическую конструкцию, подпиравшую козырек подъезда и принялся изучать надписи на стене – слой их был не такой густой, как на Витином подъезде. Встречалось много незнакомых букв и слов, некоторые слова были знакомыми, но произносить их вслух Витя не решался. Отведя взгляд от неприличных надписей, он принялся изучать свой дом издалека. Нашел свое окно, попытался разглядеть маму, но на таком расстоянии ничего не увидел. На этаж ниже в окне склочной старушки происходила какая-то неясная канитель – уж не ковер ли она дома вытряхивает? Между Витиным подъездом и соседним стояла грязно-желтая машина с красной полоской на боку, от нее шли какие-то шланги в подвальное отверстие под балконами.

Раздался высокий писк, тяжелая металлическая дверь еле-еле приоткрылась, и из нее выскользнул белокурый низенький мальчик, весь будто собранный из коленей и локтей. Поздоровавшись, как взрослые, за руку, друзья принялись обсуждать возможные занятия. Костя вынес «сотки», но играть вдвоем было не очень интересно, к тому же Витя не брал свои, поэтому играть ему было не на что. Уходить мальчикам из двора не разрешалось, поэтому они принялись «лазать» по пыльным, покрытым жирным блестящим лаком лестницам, скрепленным в совершенно неясном порядке. Забравшись на самую верхотуру, так что дух захватывало, мальчики принялись обсуждать обычные мальчишеские вещи – кто бы победил – Бетмен или Супермен, справедливо ли, что выбитые «честачком» сотки не считаются выигранными в их дворе, как здорово было бы стать супергероями, и кто кем бы стал.

-Я был бы Человек-Скелет,- Серьезно заявил Костя.

Витя аж прыснул от неожиданности.

-Человек-Скелет? Это как? Ты же итак, считай, Человек-Скелет – снаружи мясо, внутри скелет.

-Дурак ты. Я мог бы гнуться как хочу, растягивать руки ноги, отращивать шипы или мечи из костей. Как Росомаха.

-Вот как, а с кем бы ты боролся?

-Ну, со всякими плохими – с Джокером, с Веномом, ну ты знаешь. А ты?

-Я был бы Бугимен,  - блеснул Витя словом, услышанным от папы.

-Это как?

-Я бы пугал. Представал бы в виде самого страшного кошмара, и плохие пугались бы и убегали.

-А ты их догонял и…

-Нет. Зачем их догонять? Им итак страшно, - добродушно отрезал мальчик.

-А с кем бы ты боролся?

-С бандитами, - мрачно молвил Витя, и замолчал. Костя, неглупый мальчик, наслышанный о том, что для многих семей это была не просто страшная сказка, решил тактично сменить тему.

-Слушай, а почему вы так часто переезжаете?

-Ну, папу зовут в разные институты и музеи работать. Он говорит, ему на одном месте не нравится – хочет посмотреть много разных…музейных штук.

-А скоро ты отсюда уедешь? – с тоской спросил Костя.

-Не знаю. Мама говорит, что мне пора школу искать, наверное, если в школу пойду, то на год еще точно здесь останемся.

-Ясно, - горестно вздохнул Костя.

Беседа сошла на нет – так всегда бывает, когда дети разговаривают о взрослых, непонятных вещах. Вите тоже было обидно переезжать, каждый раз теряя друзей, знакомых, заново привыкать к детскому саду, заново знакомиться с детьми во дворе. Но маму с папой он любил больше чем друзей, и он боялся, что папа от скуки на работе «захиреет», как говорила мама. Поэтому, как бы Вите не хотелось остаться где-то насовсем, он без истерик и скандалов спокойно каждый раз воспринимал речь о переезде – чтобы папа «захирел», ему вовсе не хотелось.

Вскоре, за Костей вышла бабушка и увела его домой обедать. Голодным себя Витя не чувствовал, да и его мама еще не показалась во дворе. У бабушки Кости Витя узнал, что до начала «Дисней Клуба» оставался еще целый час, так что и дома тоже заняться было нечем.

Из желтой машины с красной полоской вышли какие-то дядьки в одинаковых защитных костюмах из черной резины и закурили. Временами, они обращались к рации, та что-то шуршала им в ответ. Наконец, один из двух дядек ушел куда-то за дом, а второй сел на корточки и начал копаться где-то под балконом.

От нечего делать Витя отправился к нему – все-таки это его дом, имеет же он право, как жилец посмотреть, что там происходит. Подойдя поближе, Витя увидел, как человек с пористым красным лицом под белой маской держит руками в толстых перчатках какую-то трубку, прикрепленную шлангом к баллону в подвальное окошко, и трубка шипит, что разозленная змея.

-Здравствуйте. А что вы делаете?

Дядька от неожиданности подскочил, и чуть не ударился головой о балкон над собой.

-Ты чего, малец подкрадываешься? Иди, давай отсюда, тараканов мы травим. Сейчас надышишься дряни, нам потом твоя мамка, бля, кузькину мать устроила.

Витя сморщился от неожиданно проскочившего матерного слова – в его семье такое было не принято, даже когда мама с папой ссорились – они никогда не произносили запретных слов.

-Ладно, раз отвлек, перекурю я, пожалуй, немножко.

Рабочий переключил что-то на трубке, и та перестала шипеть. Потом он гуськом выполз из-под балкона, и задел ногой трубку. Тонкое облачко белесого пара вышло из подвального окошка и долетело до Вити. Тому стремительно стало тошно и больно одновременно, на глаза навернулись слезы. Лицо дядьки тут же изменилось, он с интересом начал рассматривать Витю.

-А из какой ты, говоришь, квартиры, пацан? – с нажимом спросил рабочий, сняв тем временем одну перчатку и залезая рукой в нагрудный карман в поисках пачки.

Но Витя молчал, как партизан – его снова будто сковало по рукам и ногам, как тогда у милицейской машины. Сквозь пелену слез невыносимо ярко блестело кольцо на пальце рабочего – из бесцветного металла, с блестящими камешками по кругу и большим черным камнем-печаткой.

-Эй, пацан, квартира какая? А?

И снова, будто в страшном сне, он летит по ступенькам на свой, пятый этаж – в лифт без мамы ему пока было ходить рано – от его веса тот бы просто не сработал, поэтому, быстро перебирая ногами, не разбирая дороги, маленький мальчик бежал домой, спотыкаясь, падая, разбивая коленку, но не прекращая движения. Вот уже показалась настежь открытая дверь соседки-кошатницы и ее пушистые питомцы растерянно толпились у порога, но Витя и не думал останавливаться. Забежав домой, он громко хлопнул за собой дверью и повернул ручку замка, лишь после этого позволив себе безвольным грузом осесть на пол.

Мама тоже выглядела обеспокоенной. В какой-то растерянности, словно давешние кошки, она, цокая, расхаживала по квартире в одном лифчике и трусах, порываясь то одеться, то начать готовить. На разбитую коленку и слезы на лице Вити она не обратила никакого внимания. За ее спиной обиженно взирала на нерадивого создателя недорисованная белочка.

Успокоиться у Вити получилось быстро – в конце концов, мало ли какие кольца могли носить бандиты. Неужели теперь честным людям нельзя носить железные кольца с черным камнем? Вите даже стало стыдно, что он так глупо убежал от обычного слесаря, или чем он там занимался. Мальчик даже хотел выйти и извиниться за свое глупое поведение, но выглянув в окно, увидел, что желтой машины во дворе больше нет.

Когда Витя уже готовился ко сну – залезал под одеяло и выбирал книжку, которую он вместе с мамой будет читать на ночь, в подъезде этажом ниже гудели какие-то взволнованные голоса, а на улице визжала сирена – так громко, что маме приходилось почти кричать. Получалось смешно, мама начала шалить и голос «Дениски» Драгунского звучал то как голос злобного командира на поле боя, то как угрожающий рев Конана-Варвара из мультфильма, и Витя то и дело покатывался со смеху.

На следующее утро приехал папа, и мальчик перед детским садом вышел встречать его вместе с мамой. В подъезде мрачные мужики толпились на лестнице – спускали какой-то темный, громадный вытянутый шкаф из квартиры кошатницы. В подъезде стоял странный запах, от которого у Вити закружилась голова и мама предложила поехать на лифте. Толпа была и у подъезда – какие-то бабки стояли все в черном и наперебой причитали: «Ой, Ксенечка, как же так, божий же человек! Какая же сволочь ее так? Как-так затоптали? Ой, да что они понимают эти милиционеры!»

Мама поскорее провела его мимо голосящей массы поближе ко двору, там они уселись на скамейку. Папа появился вскоре – как всегда громадный, пышущий здоровьем – с румяными щеками, поигрывавший чемоданом в воздухе, словно тот был из пенопласта, со стороны электрички к ним приближался Степан Савушкин, подавлявший гигантским своим ростом тонкие свежепосаженные деревца во дворе и припаркованные машины, которые на его фоне казались почти игрушечными.

-Витенок! – папа присел на коленки, и сын бросился к нему. Из-под полы пальто папа извлек какое-то громадное, зеленое чудище со свирепым лицом и буграми мускулов. Чудище грозно скалилось из-за пластика упаковки. Папа нажал на какую-то кнопочку на спине монстра и тот издал грозный рык «Халк Смэш!». Восторгу Вити не было предела, но прежде чем вцепиться в упаковку и разорвать ее на мелкие кусочки, он поблагодарил отца и чмокнул его в покрытую шерстью щеку. По-честному Савушкин-младший не играл в игрушки – ему больше нравилось, когда те стояли на полке, но папа, похоже, сам не мог удержаться от покупки, поэтому Витя не смел хоть на секунду показать безразличие к гостинцу – все-таки папа старался для него.

Мать медленно и игриво, покачивая бедрами и вертя какую-то веточку в руках, тоже шла к отцу, и, подойдя, молча повисла на муже, блаженно прикрыв глаза. Витя обнимал их обоих – какие-же все-таки у него классные родители! Ему не хотелось их отпускать никогда – хотелось остаться вот так во дворе, прижимая их к себе, не обращая внимания ни на вой бабок у подъезда, ни на истерический кошачий мяв, раздававшийся как будто бы отовсюду, а только вдыхать тяжелый, мускусный аромат отца, вперемешку с тяжелыми духами и легкий цветочный аромат матери. Но – Витя знал, что отец сейчас поднимется домой, отсыпаться после ночных поездов, а мама отведет сына в детский сад, и жадно вдыхал эти секунды.

Через парк они, вопреки обыкновению, не пошли – у кромки деревьев толпились какие-то люди в защитных костюмах и масках. Они поливали деревья из каких-то баллонов, закрепленных за спиной, и стволы покрывались белесым налетом. Мама сказала, что это обработка от клещей и жучков-короедов.

Елены Олеговны в детском саду не было. Вместо нее Витю и других детей на пороге группы встретила новая, не виденная им раньше воспитательница – молодая девушка, выглядевшая лишь немногим старше мамы – она представилась Алисой Дмитриевной, но попросила детей называть ее Алисой. Мама хотела лишь пообщаться насчет того, что Витя кушает сколько и когда хочет, и чтобы его не ругали, когда он не спит во время детского часа, но по прошествии пары минут, яркая блондинка и Ирина Савушкина уже щебетали вовсю, словно старые подруги – Баранов даже успел без присмотра расшалиться и стукнул кубиком Ирочку Лобанову – та расплакалась и Витя уже было полез в драку – девочек надо защищать – когда Алиса вернулась в группу. К удивлению Вити, на Баранова никто не стал орать – первым делом воспитательница успокоила плачущую девочку, дала ей померить свои браслеты – и та уже через минуту забыла о «шишке, которая будет во весь лоб». Потом Алиса подозвала Баранова, попросила его извиниться, объяснила, насколько больно и обидно получать кубиком в лоб – и вот уже хулиганистый мальчишка хлюпает носом, повторно выпрашивая у Ирочки прощения.

На мокром месте глаза почему-то были и у нянечки – та старательно прятала это от детей, но Витя-то видел, как она утирает лицо фартуком. На завтрак было вареное яичко и вот его-то Витя съел целиком, запив детским «кофе» кремово-коричневого цвета, совершенно проигнорировав горошек и маринованный огурчик.

Девчонки все будто влюбились в новую воспитательницу, держали ее в кружке, не подпуская никого близко и только Баранов бдительно стоял на страже безопасности Ирочки, зорко высматривая обидчиков. Мальчишек же привлекла новая игрушка Вити. Кнопка на спине чудища была нажата столько раз, что оно от усталости теперь издавало лишь печальные поскрипывания – батарейка села, огорчился Витя. Опасаясь, что его друзья совсем замучают еще новую игрушку, Витя отправился к шкафчикам, чтобы оставить «Зеленого», как его прозвали приятели Вити, в безопасности. Подойдя к своему шкафчику с арбузом, Витя услышал с лестницы чьи-то голоса, многократно усиленные эхом. Осторожно подобравшись к лестнице, он заглянул в пространство между перил и замер в изумлении. На первом этаже с двумя воспитательницами из других групп стояла заведующая и …плакала! Пожилая женщина, дрожа, размазывала косметику по лицу платком, предложенным одной из воспитательниц. До Вити долетали какие-то обрывочные фразы «Ведь не старая еще… Наверное, все из-за сына – бандита, связался…Нелюди! Сварить в собственной ванне…Такая отзывчивая, а детей как любила…Леночка, как же теперь…»

Вите стало стыдно и неприятно – будто он подслушал что-то неприличное, что он слышать был не должен. Да и вообще вот так подглядывать и подслушивать неприлично – что он шпион какой? Осторожно поставив зеленого громадня в шкаф, он вернулся в группу и как раз вовремя – Алиса организовала всех детей строить громадный замок из кубиков, таких больших, что Витя мог сидеть на них, как на стульях – Елена Олеговна их раньше никогда не доставала.

На прогулке Витя с Барановым насобирали всяких жуков в банку из-под йогурта – просыпающихся букашек было повсюду вдоволь, но больше всего, конечно, под корой старой березы. Когда жучки еле помещались в баночку, мальчишки понесли показывать свою добычу всем желающим. Девчонки в основном, с визгами разбегались, с любопытством поглядывая издалека на драгоценную ношу, которую Витя с Женей несли по очереди. Но веселье быстро сошло на нет – к мальчишкам направлялась воспитательница – высокая, она осторожно выбирала место, куда наступить, чтобы не изгваздать весенней грязью белые свои джинсы. Присев на колени, Алиса, как и прочие дети заглянула в баночку из-под йогурта. Вместо крика и приказа «немедленно выбросить эту дрянь», девушка предложила построить для них домик где-нибудь в тихом месте – вон, мол, как им тесно в этой баночке, и мальчишки до самого конца прогулки мастерили из палок маленький загончик за верандой, отрядив Ирочку Лобанову искать подходящие ветки.

Тихий час, ужасавший Витя своей скукой прошел вовсе не так как он ожидал. Воровато оглянувшись, Алиса Дмитриевна закрыла дверь и сказала:

-Я сама терпеть не могла спать в детском саду, но таковы правила. Попробуем их нарушить, но только так, чтобы никто не узнал – вы будете лежать в кроватках под одеялами, закрыв глаза, а я буду вам читать. По совершеннейшей случайности, у меня сегодня в сумке оказался «Хоббит». Ну, кто согласен?

Разумеется, все были согласны – дети послушно разлеглись на своих кроватках и накрылись одеялами, и Алиса начала читать вслух – тихо-тихо, чтобы заведующая не услышала. Ее убаюкивающий голос заставил многих начать сладко посапывать, но Витя, лежавший ближе всех и не думал засыпать – слишком уж увлекало его только начавшееся путешествие маленького, но храброго Бильбо Бэггинса. Сквозь ресницы Витя осторожно рассматривал новую воспитательницу. Алиса Дмитриевна выглядела очень молодо, и красилась не как другие воспитательницы. На ее плечах была как будто бы кочующая с плеч на плечи «воспитательницкая» шаль, но под шалью скрывалась яркая футболка с Микки-Маусом. С неким огорчением, и даже ревностью, Витя отметил, что на пальце Алисы блестело обручальное кольцо, только какое-то странное – не золотое, как у мамы с папой или других взрослых, а какое-то будто железное, окруженное мелкими кристалликами, с изящным черным камешком наверху.

Мама снова забрала Витя раньше всех – впрочем, тот впервые был не против остаться в детском саду подольше – Алиса добыла какую-то настольную игру из закромов шкафа и как раз объясняла правила.

-До свидания, Алиса Дмитриевна! – крикнул Витя уже из двери, но Алиса встала и подошла попрощаться, присев на коленки, взяв Витю за руку.

-Вы знаете, Витя очень способный мальчик, - сказала она, обращаясь к Ирине Савушкиной, - Ему нужно больше заниматься рисованием, у него очень здорово получается. До завтра, Савушкин! – шутливо изобразила она строгий тон, отняла руку, слегка царапнув Витю чем-то по руке – ногтем, наверное, задела, но Витя даже не ойкнул – он же все-таки мужчина.

Вечер теплым одеялом накрывал город, Витя с мамой шли за руку через парк и наслаждались прохладным ветерком, шелестом листвы и присутствием друг друга. Мальчик взахлеб пересказывал маме события сегодняшнего дня, особенно выделяя новую воспитательницу. Впрочем, вскоре, его рассказ целиком перешел в краткое изложение приключений храброго хоббита на пути к Одинокой Горе. Ирина Савушкина, конечно же уже читала эту книгу, но не стала перебивать Витю, с почти натуральным удивлением слушая, как Бильбо ловко расправился с тремя троллями. В парке сегодня было на удивление людно – то тут, то там в кустах стояли мужики с сигаретами по двое, из-за чего казалось, что за Витей из темноты наблюдают чьи-то светящиеся глаза. Некоторые, видимо, заядлые радиолюбители с кем-то переговаривались по рации. Когда дом был уже неподалеку, от одной из парочек – эти держали на поводке громадного ротвейлера – отделился лысый дядька в кожаной куртке и пошел в сторону мамы и Вити. Мальчик покрепче сжал руку мамы, готовый ее защищать если что. Ирина почти безразлично обернулась к ночному приставале – как раз, когда тот споткнулся о выступающий корень дерева и растянулся на траве. Савушкины уже выходили за парка, когда Витя оглянулся на упавшего – тот лежал лицом вниз и не торопился вставать, наоборот, как будто глубже утонув в траве. Пьяный, должно быть, подумал Витя.

Дома Витя понял, что происходит что-то не то. Стоило маме зайти домой, она, не разуваясь, прошла в папин кабинет и молча кивнула на окно, выходящее в парк. Отец все понял, открыл еще не разобранный чемодан и вытряхнул из него все на пол. Савушкины начали носиться по квартире, собирая деньги, украшения, документы и вещи первой необходимости и сбрасывали все это в кучу, росшую на диване. Вите мама дала задание собрать только самые любимые игрушки и книги – даже выдала ему для этого большую клетчатую сумку. Быстро понял, что должен делать, и не стал задавать лишних вопросов, послушно складывая настольную игру про Людей Икс и «Остров Сокровищ» в сумку. Это был не первый спешный переезд в его жизни, поэтому у Вити уже было примерное представление о том, что ему хочется забрать, а что – недостаточно важное. С досадой Витя отложил зеленого громадня – папин подарок – тот был слишком громоздким для переезда. Может, ему будет не до этого и папа не сильно огорчится.

В дверь постучали. Отец расправил плечи, поиграл мускулами и направился к двери, громко бася на всю квартиру:

-Кого там принесло? Спать нормальным людям не даете!

Мама тем временем жестом приказала Вите молчать, подвела его к громадному шкафу в углу комнаты – слишком громадному для детской, и посадила мальчика внутрь, прикрыв его пиджаками и куртками, и еще какими-то тряпками сверху, прошептав:

-Мышонок мой, что бы ни случилось – не выходи. Все будет хорошо. Сиди тихо-тихо…

Мама хотела поцеловать сына в лоб, но вдруг резко остановилась, закрыла шкаф, оставив в шкафу лишь узенькую щелочку, через которую Витя мог видеть происходящее, и встала сбоку от входной двери спиной к ней Из-за дермантина раздалось:

-Добрый вечер, коммунальные службы, паразитов травим. Пустите? – как-то насмешливо проговорили из подъезда. Отец весь напрягся, тяжело дыша, мать вытянулась вверх, прильнув к обоям всем телом и сбросила с ног домашние тапочки.

-Але, хозяева? – еще раз попытался добиться ответа насмешливый голос. Потом раздался скрежет поворачиваемого ключа. Отец выглядел ужасно разъяренным – зеленая громадина ему и в подметки не годилась. Казалось, что от него идет пар, и даже воздух над могучими плечами дрожал, как в жаркую погоду.

Дверь открылась, отец издал яростный рак и бросился вперед, но налетел на струю, будто из огнетушителя. В квартиру вошел человек, похожий на тех, кто опрыскивал с утра деревья в парке.

В ужасе, Витя наблюдал, как под струей из странного шланга кожа отца начинает чернеть и пузыриться, как мускулы усыхают, оставляя под собой длинные многосуставчатые паучьи лапы. Все произошло за долю секунды – откуда-то из-за ног человека в костюме выпрыгнул гигантский пес и вгрызся зубами в горло папе, и начал трепать, вырывая куски. Когда отец затих, пес вдруг стал на задние лапы и выпрямился, осклабившись – и Витя, с ушедшим в пятки сердцем, осознал, что это человек –  коренастый, покрытый броней, словно жук, с глухой черной полумаской маской на лице, без прорезей для глаз. Снаружи оставался только рот, раззявленный в безумной улыбке, и Витя даже через свою щель в шкафу видел, как шипят и пузырятся ошметки плоти на блестящих железом зубах. В рацию кто-то из мужчин в подъезде доложил «Ифрит ликвидирован, конец связи».

Раздался дикий крик, словно крик умирающей птицы, что Витя слышал в ту ночь, но стократ громче – и оба мужчины зажали уши, но в дверь входили все новые и новые, вооруженные ножами и винтовками, они стали окружать маму, прижатую к стене – та продолжала кричать, но за уши больше никто не хватался. Теперь мама молчала, и лишь тяжело дышала, сползая по стене. Изготовившись к прыжку, она пихнула копытом одного из «бандитов» так, что тот отлетел к противоположной стенке и затих там с развороченной грудной клеткой. А мама, ловко уходя от автоматных очередей, словно дикая лань, в один прыжок преодолела расстояние от коридора до окна, и Витя лишь догадался по звону разбитого стекла, что Ирина выпрыгнула в окно. Один из бандитов тут же затараторил в рацию:

-Всем «Ротвейлерам», «Дриада» ушла в парк, не давайте ей углубиться, повторяю, дриада в парке, конец связи.

Рация пошуршала в ответ, потом громко треснула, вторя звуку выстрела, раздавшемуся из окна, и снова зашуршала, теперь осмысленно:

-«Ротвейлер - три» на связи, «Дриаду» снял, конец связи.

Похоже было, что теперь бандиты успокоились – теперь они лениво осматривали то, что осталось от папы, ходили по квартире, тыкая повсюду своими автоматами. Человек-собака курил сразу две сигареты, вынув железную челюсть за которой оказались обычные человеческие зубы. Кто-то в коридоре продолжал с кем-то переговариваться по рации – «Воспитатели ликвидированы, как слышно, повторяю, воспитатели ликвидированы». Витя сидел в шкафу и беззвучно плакал. Сердцу стало тесно в груди. Мамочка, папочка, почему они так с вами поступили? Почему вы не убежали? Почему сам Витя ничего не сделал? Надо было взять палку, отогнать того страшного человека-пса. Было нечем дышать, душили не только слезы, но и одежда, начавшая лезть в рот и в нос. Стало тесно не только в груди, но и в шкафу, стенки больно упирались в плечи, шея столкнула металлическую перекладину с вешалками, и та с гулким «дзынь» свалилась Вите за спину.

Автоматчики одновременно обернулись к шкафу, кто-то зашипел – «Куда вы с Калашами наперевес, это ж пацан!». Один из автоматчиков отложил оружие и присел перед шкафом, медленно начав открывать створки.

-Эй, мальчик, все хорошо, - доброжелательно болтал убийца Витиных родителей, не спеша разводя в стороны скрипучие дверцы, - Все нормально, малыш, мы из милиции, все хорошооооо…

Когда Витя встретился с ним взглядом, глаза пожилого мужчины побелели, уголок рта уполз вниз, рука начала судорожно царапать бронежилет там, где находилось сердце. Где-то на краю подсознания, Витя продолжал слышать истерический крик в рацию «Новая сводка: «Воспитатели» - это ошибка, у нас семья Мафусаилов, прием, повторяю, семья Мафусаилов, как слышно? Прием! Прие-е-ем!»

Но все эти слова уже не имели значения – Витя встал и вытянулся, а шкаф повис на его плечах как громадное пальто. Автоматчики, наверное, хотели прицелиться, но смотрели в лицо Вити и падали, как подкошенные. Вот, человек с рацией оборвался на полуслове и свалился на пол без единого движения. Вот человек-пес натянул свою безглазую маску и, спотыкаясь о тела павших товарищей поспешил к выходу. Витя протянул руку и взял его за шею, приподнял и поставил перед собой. Мягкая, словно шелковая, прядь волос обвилась вокруг маски, потом еще одна, потом еще, и сантиметр за сантиметром та начала сползать. Человек-пес громко визжал и вырывался изо всех сил, но черные нити крепко держали его за ноги и за руки, лезли в рот, в нос, обматывались вокруг шеи, и вот, наконец, из-под маски показались серые льдистые глаза. «Бандиту» удалось вырвать одну руку, и он попытался выковырять себе один глаз, глубоко воткнул палец в глазницу, но очередная прядь обвилась вокруг запястья и отвела его в сторону, другая же залезла под плотно зажмуренное веко, развернулась там и разорвала веко по вертикали на две половинка. Показался бесцветный, льдистый глаз, который тут же побелел и застыл, а тело оперативника бессильно обмякло в паутине из черных Витиных волос.