В детстве нас с братом часто на летние каникулы отвозили к родителям отца. Бабушка и дедушка эти жили в селе, которое было расположено в излучине реки Слободянка. Сразу за околицей русло реки расходилось: правый рукав (старица) изгибался и шел окраиной колхозных полей, а левый уходил прямо в лес. Старица была широкой, но со спокойным течением, были в ней и глубокие омуты, и совсем мелкие броды, а новый рукав — наоборот, был узким и быстрым, к тому же со дна его били студёные ключи. За тем местом, где река раздваивалась, на старом русле был небольшой песчаный пляж, очень любимый детьми. Назывался он «танины» или «русалочьи пески». По преданию, в старице жила русалка по имени Таня. Историю этой русалки мы не раз слышали от старших.

Давным-давно, когда русло было глубокое, на этом месте стояли мостки. И как-то раз пришла туда девушка по имени Таня бельё стирать. А с ней был маленький брат. И, пока она стирала, он то ли сам зашел в воду, то ли с мостков упал. Когда Таня заметила, его течением уже вынесло на стремнину. Таня бросилась в воду и попыталась до него доплыть, но как ни старалась, а его всё уносило, и ясно было, что он сейчас утонет. Тогда Таня взмолилась водяному. Попросила ее забрать, а брата — отпустить. И только она это прокричала, как ушла под воду камнем, даже не всплеснув руками напоследок. А мальчика почти сразу же к берегу притянуло. Там его другие бабы, которые всё это видели, достали.

И с тех пор, говорят, живет Таня в реке. Она стала водяному женой, а реке — хозяйкой. Пошаливала по-русалочьему обычаю. Но была у нее одна особенность — детей русалка Таня никогда не трогала и даже оберегала. Ни разу с тех пор в старице не утонул ни один ребенок. И все селянки поголовно, даже самые что ни на есть атеистки и коммунистки, своих детей пускали купаться только на «русалочьи пески».

Мальчишки звали ее «Тань-подкинь-плотвы». Они туда, где вода глубже и чище, закидывали свои удочки и обязательно кричали: «Тань, подкинь плотвы!». Вроде бы с шуткой, но возвращались наши рыбаки всегда с уловом, хоть улов тот был порой — кота не накормишь!

А мы, девчонки, звали ее ласково «Танечка». Накупавшись, мы садились в корнях ветлы, расчесывались и вели девчоночьи беседы, в которых часто фигурировала Таня. Нам она представлялась красавицей с длинными русо-зелеными волосами и в рубашке, расшитой чешуёй. Разумеется, нашей любимой игрой была игра «в русалку». Ей в подарок мы плели венки и бросали в воду. Еще у нас бытовало поверье, что если подарить Тане зеркальце, то будешь везучая в любви.

Помню, как-то раз (мне и моим подругам было уже лет по десять) мы играли вечером у крыльца одного дома. Не столько играли, сколько «грели уши» - на крыльце собрались поболтать бабушки. Говорили о том о сём и помянули Таню. Мол, не та уже Таня, стара стала. Вот раньше она озоровала! И пошли вспоминать: раз тракториста утянула в реку, другой - пастуха (молоденький совсем, только из армии вернулся), а то какого-то активиста-комсомольца приезжего... Но в тот момент меня поразило не это, а тот факт, что русалка, оказывается, тоже может постареть!

Когда бабушки расходились, я прицепилась к одной из них (со смешным, как мне тогда казалось, именем Груша) и спросила:

- Разве русалки стареют?

- Все стареют: и деревья, и горы, и русалки с водяными, и лешаки - все.

- Что же, Таня и умереть может?

- Непременно, умрет. Вот старица пересохнет — она и умрет. Русалка без реки не может.

Я поделилась своим открытием с подругами. Это нас так заворожило, что до конца лета у нас появилась новая игра «похороны русалки». Мы забирались повыше на косогор, выбирали промеж себя русалку, надевали ей на голову венок, а в руки давали букет цветов, клали ее на край косогора и скатывали вниз, «в реку».

Шли годы: я росла, старица мелела... Последний раз, помню, я приезжала в село на похороны своей бабушки (дед умер еще раньше). Поминки шли своим чередом, а я, устав от старческих разговоров, тихонько вышла из дома. Шла-шла и пришла на берег старицы. Бывший берег — от самой реки осталось лишь болотистое русло, заросшее осокой, да несколько бочажков там, где раньше были омуты. Я решила сплести венок, но почему-то, едва начав, устыдилась. И бросила недоплетенный — туда, где раньше текла вода. Было пусто, уныло...

Прошло еще несколько лет и совершенно случайно в соцсети я наткнулась на смутно знакомое лицо. Это оказалась Валя, одна из самых близких моих сельских подруг, с которой мы в детстве играли в русалку, а позже — бегали на танцы в клуб. Оказалось, Валя недавно перебралась в город, где я жила. Мы встретились, обрадовались друг другу. Разговорились. Я с интересом слушала «новости» о тех, кого помнила еще девчонками. И вот среди этих бесконечных «а помнишь?» мелькнуло сочетание «русалочьи пески».

- Что, старица, наверное, уже совсем высохла? - спросила я.

- Там целая история, - помрачнев, ответила Валя. - Объявился у нас «фермер» - сынок бывшего председателя, оттяпал знатный кус бывших колхозных полей. И понадобилось ему для орошения это русло. Договорился с кем надо, нагнал бульдозеров, экскаваторов, что-то углубил, где-то подсыпал — и снова пустил воду в старицу.

- Ничего себе! - удивилась я. - А Таня?

- А... ты в нее веришь? - осторожно спросила моя собеседница.

Я пожала плечами. Не то чтобы я верила — скажем так, я не отрицала ее существования.

- Ты меня только за сумасшедшую не считай, - попросила Валя, - но бабки говорили, что Таня, как бы это сказать... переродилась, что ли. Ну в смысле — умерла еще раз, и ее снова заставили ожить. А то, что ожило — уже не было Таней, оно было злом. В общем, через год по старой памяти кое-кто еще приходил на бывшее место «русалочьих песков». Но однажды там буквально на мелководье затянуло девочку. Ее неделю искали. А через неделю пришли — лежит. Прямо на берегу. Как нарочно кто подложил! После этого детей уже поостерегли туда пускать. А без толку! То, что в реке жило — точно с цепи сорвалось. Животные, люди стали тонуть. Один раз трактор перевернулся в воду прямо. У кумы моей дочка — уже большая, в восьмой класс шла — погибла. А у фермера этого — сын. Зимой на снегоходе по льду катался и ушел прямо вместе со снегоходом под лёд. А лёд был толстый, полметра, наверное!

Журка — фермер этот, Журавлёв его фамилия — словно ополоумел. Решил воду спускать, сына искать, чтобы похоронить. Едва дождался весны, опять нагнал техники. Местные, конечно, ходили, смотрели, как эти бульдозеры в грязи да в иле копаются. Долго искали. А потом откуда-то с верховьев вода пошла — прямо вал, промыла всё русло, тут его и нашли. Говорят (но я не верю), что он лежал рядом со своим снегоходом, а вокруг — зеркальца, зеркальца. Маленькие. Много. Ну мы же — помнишь? - дарили. Всё мечтали счастье в любви добыть.